Барбара Картленд - Звезды в моем сердце
Она взглянула на себя в зеркало. Неужели на нее смотрела Гизела Мазгрейв? От унылой простушки с вечно красными от слез глазами не осталось и следа. Зеркало отражало сияющую блестящую императрицу Австрии.
Фанни причесала ее по-новому, а Мария помогла надеть другое платье – из мягкого серого атласа, отделанное шиншилловым мехом. Этот наряд подчеркнул белоснежность кожи и огненный оттенок волос, ее красота засияла, словно жемчужина на бархате.
Переодевшись, Гизела спустилась вниз. После утренней прогулки она проголодалась, но не осмелилась отдать должное затейливым блюдам, расставленным перед ней, зная, что императрица ест очень умеренно.
– Вы хотите сейчас отдохнуть, мадам? – спросил лорд Куэнби, когда унесли десерт и подали кофе.
– Нет, я совсем не устала, – ответила Гизела.
– Я думал, все женщины любят отдыхать днем, чтобы вечером быть красивыми, – цинично усмехнулся он.
– Это такая трата времени, – просто сказала Гизела.
– Я бы хотел прокатить вас в своей упряжке цугом, – предложил он. – На аукционе «Таттерсоллз»[6] я недавно приобрел нескольких лошадей с отличным ходом. Вам не покажется скучным опробовать их?
– С большим удовольствием, – горячо откликнулась Гизела.
Они до вечера носились по узким тропкам, вовсю погоняя лошадей, когда попадали на главную дорогу, и проделали очень большой путь. Дул резкий ветер, но Гизела была хорошо укутана. Лорд Куэнби распорядился, чтобы Гизеле принесли меховые накидки и грелку для ног, и хотя ее щеки пылали от ветра, ей совсем не было холодно.
Лорд Куэнби управлял лошадьми точными, умелыми движениями опытного ездока. Гизеле хотелось попросить ненадолго вожжи, но она не осмелилась, а он не предложил ей место возничего. Они катили мимо маленьких деревушек и поселков, любуясь чудесными пейзажами вдалеке, и разговаривали довольно отрывочно, главным образом о лошадях.
Вернувшись в замок Хок, Гизела подумала, что день прошел тихо и спокойно. Ей раньше никогда не доводилось проводить по нескольку часов в обществе мужчины, и тем не менее они дались ей легко.
К чаю она вышла в изысканном платье из шифона и кружев, которое, по утверждению Марии, было одним из любимых платьев императрицы. Бледно-лиловое, с большим букетом нежных фиалок у талии.
Шторы в гостиной были опущены, мягкий свет от свечей струился по полированной поверхности мебели, придававшей комнате официальный вид. Перед огнем уже уютно устроились собаки, а чайный столик был весь уставлен серебряными блюдами со всевозможными вкусными вещами.
– Мне понравился сегодняшний день, – не подумав, произнесла Гизела, наливая чай.
– Мне тоже, мадам, – согласился с ней лорд Куэнби. – Я ожидал совсем другого.
– Чего же вы ожидали? – заинтересовалась Гизела.
– Наверное, мне следует сказать, что вы оказались совсем другой. Я и сам точно не знал, как все обернется. Но, конечно, не так, как случилось. Я думал исключительно о том, как высказать вам все, а не о том, что произойдет потом. И только ранним утром я понял, что вы можете уехать после нанесенного вам оскорбления.
Впервые за весь день он упомянул о разговоре, состоявшемся накануне вечером. Гизела промолчала, и он решил продолжить:
– Давайте забудем, все забудем! Когда-нибудь, возможно, вы удостоите меня чести, рассказав, что произошло. А пока вы можете выбросить из памяти все, что случилось вчера вечером?
– Я постараюсь, – ответила Гизела.
– У меня не было никакого права говорить то, что я сказал. Теперь я вижу, какой непростительной дерзостью с моей стороны это выглядело. Я до сих пор поражен вашим терпением: вы не вышли из комнаты, как только я начал говорить, и не приказали заложить карету, чтобы немедленно уехать домой. Вы очень великодушны, ваше величество.
– Я здесь инкогнито.
Гизела сама не поняла, почему так сказала. Просто у нее возник какой-то внутренний протест, когда к ней обратились так, словно она и в самом деле принадлежала к королевской династии.
– Я все время забываю, – сказал он. – Вы должны простить меня, мадам. Я очень долго жил с ненавистью и злобой в сердце, и теперь мне странно ощущать, что они исчезли.
Гизела подняла брови.
– А они исчезли?
– Без следа, – ответил он. – Наверное, уже одно то, что я высказался, помогло от них избавиться. Нет, не так! Произошло совсем другое! Сказать вам правду?
– Ну конечно, – попросила Гизела.
Она ответила словно под гипнозом, зачарованная его низким, глубоким голосом и необычными речами.
– Тогда знайте, – продолжил он. – Когда я говорил с вами таким непозволительным образом, я вдруг понял, что все то, в чем я вас обвинял, не могло быть правдой. Нельзя выглядеть таким неиспорченным, нетронутым, невинным созданием и не обладать при этом внутренней чистотой.
Гизела попыталась стряхнуть с себя наваждение.
– Мне кажется… лучше… если мы не будем говорить… об этом, – запинаясь, проговорила она.
– Вы просили правды, – неумолимо продолжал он. – Теперь я должен сказать, что верю вам. Имре был моим другом. Я любил его. Но сейчас я уверен, что вы никоим образом не виноваты в том, что с ним произошло. Он любил вас – в этом нет ничего удивительного, – но отныне я никогда не попрошу у вас объяснений того, что было в прошлом, что лучше всего забыть.
Я знаю одно: если и было совершено преступление, то вы в нем не замешаны. Я всегда льстил себя надеждой, что умею разбираться в людях, будь то мужчина или женщина, и могу ценить их по достоинству. И я уверен – вы невиновны во всем том, в чем вас обвиняют.
– Благодарю, – сказала Гизела.
– Я опять допустил дерзость, – сказал лорд Куэнби.
Он неожиданно наклонился и взял руку Гизелы в свою.
– Сегодня утром я просил у вас прощения, мадам. Сейчас я прошу его снова. Есть ли в вашем сердце место для прощения – полного, безоговорочного?
Когда он взял ее руку, Гизела почувствовала, что дрожит. Она хотела отнять ее, но почему-то не смогла. Он крепко сжал ей пальцы, а потом, когда она так и не произнесла ни слова, очень медленно поднял ее руку и мягко коснулся губами.
– Я прощен! – тихо пробормотал он. – Я вижу это по вашему лицу, по выражению глаз. Люди часто говорят, что глаза – зеркало души. Что касается вас – это действительно так. Я вижу, что у вас на душе, мадам, и мне стыдно за себя.
Гизела попыталась высвободить руку.
– Прошу вас, – сказала она. – Я думаю, вам не следует так говорить со мной.
– Но почему? – спросил он. – Вы прекрасно знаете, какое впечатление ваша красота производит на мужчин. Почему я должен вести себя иначе?
Гизела отвернулась от него. Интересно, а как бы поступила на ее месте сама императрица?
