Вера Колочкова - Марусина любовь
– А где это – Оптина пустынь? Это город такой, да?
– Нет, не город… – удивленно и довольно странно уставилась на нее Мария Александровна. – Это вообще-то монастырь в Калужской области…
– Что? Монастырь? Как монастырь? – улыбнулась Маруся совершенно по-дурацки, чувствуя, как своим незнанием повергла хозяйку в легкий шок.
– Ну да… – пожала та весело плечами. – Наташа там сейчас работает… Она очень хотела туда поехать, среди реставраторов даже конкурс был, она строгий отбор прошла… Я звонила ей вчера, так она так упирается, негодница! Никак не могу заставить ее домой вернуться! Ей по срокам уже рожать скоро, а она там по стремянкам прыгает…
– Что? Что ей скоро? Рожать? – удивленно вытаращила на нее глаза Маруся. – Она что, беременная?
– Ну, раз рожать собралась, значит, совершенно точно беременная, – легко хохотнула Мария Александровна. – Восемь месяцев уже моему внуку от роду, представляете? Так что я почти уже бабка! А вы что, не знали?
– Нет… Я не знала… – медленно покачала головой Маруся. – Я совсем не знала… А скажите… – дернулась было она к ней с готовым уже прорваться вопросом, но тут же и передумала. Испугалась будто. Так и сидела, уставившись немо и отчаянно в лицо своей неожиданной собеседницы.
– Что? Что вы хотите спросить, Маруся? Да вы спрашивайте, не стесняйтесь… У нас ни от кого секретов нет… – пожала плечами Мария Александровна, улыбнувшись. – Странная вы какая, ей-богу…
– А… когда она все-таки приедет? Наверное, скоро уже должна, раз ей рожать пора? Что она сама говорит?
– Да ничего толкового не говорит! Вот закончу, говорит, необходимую работу и приеду… Без меня, говорит, никто ее не сделает. Вот же самоуверенная какая! Хотя я ее где-то и понимаю… Когда слишком увлекаешься, оторваться практически невозможно, только с кровью и с мясом… Творческие люди – они все такие! Любители вкусного. А тут – Оптина пустынь… Конечно, я ее понимаю! Но что делать? Рожать тоже надо! Вы знаете, что она мне заявила, когда я с ней разговаривала вчера?
– Что? – автоматически переспросила Маруся, слушая ее вполуха.
– Будто бы мой внук дает ей знаки, что он вовсе и не против, чтоб она до самого конца там оставалась! Будто бы ему там очень все нравится! И что он даже помогает ей духовными советами…
– А вы что?
– А что я? Посмеялась, конечно… Но думаю, через неделю она все равно домой приедет. Максимум – через десять дней. Духовные советы – это хорошо, конечно, но роды в нормальной больнице никто еще не отменял. Правда?
– Ну да. Правда, – медленно кивнула Маруся. – Через десять дней, значит… Что ж, понятно… Тогда я к вам приду еще раз через десять дней, хорошо? Мне с Наташей очень поговорить надо… Вернее, просьбу передать…
– Какую просьбу? Вы скажите, я передам.
– Нет-нет… Я сама должна… Спасибо вам за угощение, Мария Александровна! Пойду я, пожалуй…
– Ну что ж, не буду вас задерживать, Маруся! Очень приятно было с вами поболтать, отвлечься от своего одиночества. Я, знаете, дома работаю, людей мало вижу.
– А вы что, тоже реставратор?
– Нет. Я переводчик. Тоже, можно сказать, человек увлекающийся. Дочь вся в меня.
– Ну да. А я всего лишь экономист по профессии. Но и я, бывает, увлекаюсь…
– А что это вы будто извиняетесь за свою профессию? Дело вовсе не в профессии, а в самом человеке! Любой человек может увлекаться чем угодно потому только, что он по природе этим своим увлечением счастлив…
– Ну да. Наверное. Всего вам доброго, Мария Александровна… Ой, и вот еще что… Вы мне свой телефон домашний не дадите? Ну, чтоб узнать, когда Наташа приедет?
– Да-да, конечно… Записывайте…
Потом она так же, бочком, протиснулась сквозь книжные стеллажи в прихожей, вышла в открытую хозяйкой дверь, улыбнулась ей на прощание. На улице снова накрапывал дождь, от короткого солнечного праздника не осталось и следа. Серые небеса, сомкнувшись плотно, сердито смотрели на город, будто жалея о давешнем случайном подарке. На душе у Маруси тоже было нехорошо, серо как-то. Полученная только что информация беспокойно шевелилась внутри, никак не могла найти себе нужного места. И вытолкнуть ее из себя тоже не получалось, как Маруся ни старалась. Вот в самом деле, зачем ей это знать? Ну, будет у бывшей Никитиной жены ребенок… Что с того? Пусть себе будет, ей никакого дела до этого нет…
Заскочив в подошедший автобус, она плюхнулась на удачно освободившееся место у окна, стала смотреть, как уплывает за окном приготовившийся к вечеру город. Уже зажглись окна в домах, народ деловито выходил из магазинов с пакетами, и лица у всех такие усталые, озабоченные прошедшим трудовым днем. Сейчас домой к себе придут, станут ужин готовить, телевизор смотреть… Боже, как ей тоже домой хочется, если б кто из них знал! Нет, не туда, не в хорошо обустроенную квартиру Горских, а к себе домой, где Дуняшкино молоко, вырвавшись из-под ловких материнских рук, звенит первыми струями об оцинкованное дно подойника, где поникла на огороде почерневшая от ранних заморозков картофельная ботва, где травный и сырой воздух входит в легкие вместе с прилетевшим с дальних полей ветром, и вкуснее этого воздуха нет ничего на свете…
Вздохнув, она чуть не расплакалась. Чтобы отогнать набежавшую неожиданно тоску, принялась перебирать в памяти недавно случившийся разговор. Все равно от него не убежишь, от разговора этого. И от полученной информации не убежишь. Так что лучше заглянуть правде в глаза, нечего от нее прятаться. Надо распределить все имеющиеся показатели по нужным клеточкам, подбить итоги, посмотреть, что получится… Итак! Может ли этот неродившийся пока ребенок быть Никитиным? Теоретически может, конечно. Хотя… Сколько она за Никитой замужем? Три месяца? А Наташиной беременности – восемь месяцев. Так. Так… А когда же Наташа от него сбежала? А правда – когда? Она и не знает… Надо бы у Никиты уточнить… Нет, лучше у Виктора Николаевича… Завтра она пойдет к нему с докладом о своих поисках и спросит осторожненько…
Не успела она у него ничего спросить. Виктор Николаевич умер ночью, так и не дождавшись спасительной операции. Хотя, как потом пояснили медики, и операция его бы не спасла. Так, продлила бы жизнь на полгода, в лучшем случае – на год…
Похороны Ксения Львовна организовала по высшему классу, если вообще в данной ситуации уместна такая оценка. Даже на отпевании настояла, хоть и не был покойный при жизни свято верующим. Сказала, что сейчас так принято, чтобы всех отпевали. Да никто особо ей и не возражал. Не было в ее окружении вообще таких – возражающих. И даже свое мнение открыто высказывающих тоже не было.
Отпевать повезли в Ивановскую церковь. Ксения Львовна стояла на полшага впереди жмущихся друг к другу родственников, знакомых, сослуживцев. Маленькая, прямая, строгая, в черной кокетливой шапочке с вуалькой, прикладывала к сухим щекам красный платочек с аккуратной черной бахромой по краю. Ни слез, ни вдовьей истерики. Сплошная железная выдержка, присущая так называемым сильным натурам. Никита же, наоборот, Маруся чувствовала, едва на ногах держался. Стоял с опущенной головой, вздыхал нервно и слезно, изо всех сил пытаясь не расплакаться. Потом все-таки его прорвало – закрыл лицо руками, взвыл тихо и тоненько, как слабый ребенок, – все оглянулись на него не то чтобы удивленно, а с досадой будто. Лишь Маруся дернулась к мужу, обняла, уткнулась мокрым лицом в плечо. С другого бока Павел его поддержал, специально на похороны отчима из Москвы примчавшийся. Алька почему-то не приехала – никто и не спросил почему…
