Развод в 45. Я не вернусь (СИ) - Невинная Яна
Я чуть нахмурилась, не сразу поняв, к чему эта спешка.
– Сейчас? – переспросила.
– А почему и не сейчас? – пожал он плечами. – Ты же сама сказала, что надо что-то делать. А перемена деятельности, между прочим, лучше всего помогает. Проверено. Когда не знаешь, за что хвататься – начни хоть с чего-нибудь. Оно само выведет.
Отец скрылся в недрах дома. А я стала убирать посуду, вспоминая, как вечером укладывала сына спать. Мы снова обсудили с ним в подробностях случившееся с отцом, и я тихо поведала ему о поведении бабушки и Алины. Сказала, что они меня очень обидели и не поддержали. Он слушал молча, внимательно, не перебивая, мой мальчик всё понял. Затем кивнул и еще раз сказал, что он останется со мной, и этого мне было достаточно.
Идти в школу прямо сейчас, да еще и с Егором, казалось безумной затеей, но я поняла, что отец прав. Надо что-то делать. Важное, полезное.
И это не развод, это не восстановление авторства работы. Эти процессы могут затянуться на долгие месяцы. Нужно было делать что-то своими руками и помогать людям.
После того как Егор позавтракал, мы вышли из дома. Сын бодро шагал рядом со мной с рюкзаком за плечами, куда они с дедом уложили какие-то инструменты. Утро дышало свежестью, и хотелось улыбаться.
– Я ведь поначалу думал, отдохну здесь немного, дом родителей в порядок приведу, – произнес отец, как будто мы с ним продолжали давно начатый разговор. – А потом вернусь. Побыл тут немного и понял – не выйдет. Ни отдохнуть, ни вернуться. Университет… он ведь как второй дом был. И там была моя дорогая Анна Валерьевна. Да она везде была, Лид, ты же знаешь. Всё у нас пополам было. Из университета ушел, а дома еще хуже было, невыносимо. Если в доме хозяйки больше нет… то и жить в нем невозможно. Пусто было. Каждый уголок о ней напоминал. А здесь всё другое. Всё просто. Дом, сад, хозяйство. Руки трудятся, а голова отдыхает. Жизнь… просто жизнь. Ты поймешь скоро.
Я слушала и невольно соглашалась. Перемена места уже пошла мне на пользу. Что бы я делала сейчас, будь я дома? Плакала бы? Собирала бы вещи Алексея, по коробкам и сумкам всё раскладывала? Нет. Лучше быть тут. С сыном, с отцом.
Просто жить. Жить жизнь. Хорошая фраза, мне нравится.
Проходя мимо двора Торопова, я услышала металлический лязг. Ну надо же. Этот мужчина не умел сидеть без дела. Резкий звук железа, бьющегося о железо, заставил меня вздрогнуть и поднять глаза. А ведь не хотела туда смотреть, но не смогла удержаться.
Торопов стоял у капота машины, припаркованной у самой калитки. Обнаженный торс, выцветшие джинсы, руки, измазанные маслом по самые локти. Склонившись над мотором, он колдовал над ним с уверенностью человека, знающего толк в технике. Загорелая спина, широкие плечи, уверенные движения будто примагнитили мой взгляд. Даже стыдно стало, в горле от смущения пересохло. Вот вроде не девица, а раскраснелась, запнулась, сбившись с шага. Сердце подпрыгнуло в груди и суматошно забилось.
Отец и Егор остановились и в удивлении уставились на меня, отставшую от них на пару шагов. Егор будто бы спрашивал:
– Мам, ты чего?
А отец… Ну, у отца глаза искрились озорством, будто он разгадал причину моего странного состояния.
И мы бы незаметно прошли мимо, но из-за моей заминки Торопов обратил на нас внимание. Когда его взгляд скользнул по мне, я ощутила, будто меня пронзили насквозь.
Ни улыбки, ни кивка. Просто взгляд. Прищуренный, изучающий. Взгляд-сканер, холодный и беспристрастный. Оценивающий. Как вчера, когда он мысленно, но очень зримо вынес мне вердикт: плохая мать и маргиналка, воспитавшая сына-побродяжку!
Я поспешно отвернулась. Слишком резко. Торопов коротко поздоровался и снова занялся починкой мотора.
Мы пошли дальше.
– Не обращай внимания, – проговорил отец, заметив мое замешательство. – Он просто не так понял ситуацию с Егором.
– Да мне всё равно, – буркнула я в ответ. И тут же поняла, что лгу.
Мне не всё равно. Но разубеждать Торопова я бы не стала. Пусть думает, что его душеньке угодно! Кому и что я должна доказывать?
И тут я стала себя ругать. Костерить за то, что мне почему-то важно его мнение. Важно, что этот надменный мужчина плохо обо мне думает. Эти чувства были непрошеными, они царапали нутро. Я их не понимала.
И злилась! Зачем я вообще о нем думаю?
Он мне никто. Посторонний. Забыть и не думать!
Едва мы прошли пару шагов, как снова завибрировал телефон. Отец уже что-то вовсю рассказывал Егору, так что они не заметили, что я оторвалась. А потом… А потом дрожь пробрала меня по полной. Потому что я увидела имя звонившего контакта.
Алина.
Ноги приросли к земле.
Я нажала на вызов.
– Алина?
В ответ... тишина...
– Доченька, это ты? Что случилось?
И снова тишина, давящая. Я застыла на месте, стала звать ее, но Алина молчала, а потом и вовсе раздались короткие и безжалостные гудки.
Она отключилась.
Я осталась стоять с телефоном в руке, не понимая, что только что случилось. Плохая связь? Или она не смогла сказать то, что хотела? Не осмелилась?
Что?! Что?
Меня настигло жестокое разочарование, и тупая боль расползлась за грудиной. Боль, которую мне снова пришлось спрятать, чтобы не расстраивать близких.
Отец позвал меня.
– Лид, ты идешь? Почти пришли.
Он как раз забирался на пригорок, Егор за ним, я стала поспевать за ними.
И вот наконец мы добрались за полуразрушенного здания школы.
Глава 31
Алексей
Алексей сидел на шатком пластиковом стуле в больничном кафетерии и жевал резиновую булочку. Других в этот час уже не осталось.
Она была сухой, безвкусной, как бумага.
Пластиковый стакан с чаем долго остывал, пить его было невозможно.
Отец, сидящий напротив, так и вовсе не притрагивался к еде, он только шевелил губами и повторял одно и то же, как заевшая пластинка.
– Я же говорил ей, сто раз говорил! Сходи ты к врачу, проверься, раз болит! А она же, само пройдет, отстань. Ну и где теперь это “пройдет”? До операции дошло. И еще неизвестно, чем всё закончится. Всё на самотек пустила. И кто теперь виноват?
Алексей молча жевал, в ушах звенело от усталости и недосыпа. Третий день в больнице. Третий день этих нескончаемых разговоров, переливания из пустого в порожнее.
– Какая разница, почему мать упустила болезнь? Вот какая? – не выдержал он. – Теперь нужно решать, где взять деньги, чтобы получить операцию вне очереди.
– Сама всё запустила, а мне теперь бегать, вопросы решать, – бубнил отец.
У Алексея что-то екнуло внутри. Знакомые интонации. Слишком знакомые. Он отложил булку, почувствовав, как внутри неприятно заныло.
– Пап, – попытался он вставить хоть слово, но отец его не слушал.
– Операция дорогущая. Где деньги взять? Квартиру продавать или машину?
Алексей сжал челюсти. Этот тон отца, гнусавый, вечно недовольный, слишком резал уши. Он слышал себя в этих словах, в этих интонациях. Точь-в-точь.
– Пап, заканчивай, – пробормотал он. – Деньги найдем. Ты лучше успокойся. Маме и так хреново, а еще ты ворчишь.
– Хреново? – отец фыркнул. – А мне, что ли, легко? Ты думаешь, я не узнал, сколько эта операция стоит? Где я буду жить, если квартиру продам?
– Я помогу.
– Ты? – он усмехнулся. – Тебе бы самому разобраться, где ты будешь жить после развода. И можешь ли распоряжаться вашими общими средствами, сколько жене уйдет, а сколько детям…
Алексей сглотнул. Отец говорил верные вещи, но это так дико бесило. До трясучки! Он не хотел признавать эту правду, не хотел признавать, что всё кончено, что семьи больше нет, карьеры тоже больше нет, и деньги, сколько бы их ни было, тоже скоро кончатся, а если он поможет матери с операцией, то и вовсе останется на бобах.
– А ведь она могла бы и раньше обнаружить опухоль. Вот помню, на диспансеризацию ходил. Эсэмэска пришла. Все же предлагают по возрасту. Государство заботится. Я сходил, а она отказалась. Вот…
