Беременность напрокат (СИ) - Лакс Айрин
Только по разным причинам.
К утру, когда рассвело, стало ясно, что к чему. У Виктории подтвердился выкидыш, у Виктора — сильнейший ушиб. смещение привело к временному онемению конечностей.
Насколько мне известно, ему рекомендовали операцию провести, чтобы больше подобное не происходило. Но он решил повременить и сначала захотел провести процедуру развода с Викторией. Я зашел его проведать, издалека услышал, как он утрясал нюансы с юристом.
— И главное, с голой жопой, слышал? Чтобы с голой жопой от меня ушла. Чтобы ни одного брюлика не стибрила, коза драная! — ругался он на всю палату. — Сашок, у меня чуйка, знаешь… Только она, чуйка родимая, меня и спасла, понимаешь? Я же ведь чуть на слезы этой шкуры не повелся, помнишь? Когда я о брачном договоре заикнулся, она сразу в обморок, обиды. По лицу слезы градом, ревет: «Витя, ты меня не любишь. Витя, ты делаешь мне больно!» Я чуть было с этой темы с брачным договором не соскочил, а потом вспомнил, как меня кинул братан мой, с которым из одной чашки суп хлебали, на одном горшке сидели. Братан родной, Сашок! Я с ним полжизни бок о бок провел, а тут соска смазливая. с которой несколько месяцев был знаком… Неее… Слезы-слезами, но договор я оставил и, как видишь, не зря! Все, Сашок, пошустрее двигай булками с разводом. Мне еще на операцию ложиться. Хочу быть уверен, что, даже если сдохну, этой маромойке ни копейки с меня не перепадет.
Дождавшись окончания диалога, я вошел, постучавшись.
— О, здорово, сосед… Теперь, оказывается, еще и хозяин той же самой бэушной тачки.
— Привет, сосед, — кивнул я. — Извини, что так вышло. Полыхнуло… Не думал, что последствия такими окажутся.
— Так уж вышло, да, — усмехнулся. — Бывает. Думал, не дойдет, но я нутром чую, когда баба мандой готова другому подмахнуть, так что большого сюрприза не вышло. Но мальца… жалко, конечно, — загрустил. — Я бы, знаешь, как поступил? Забрал его у кукушки, а теперь… Не вышло. Мечта у меня, сына хочу. Пойду к суррогатным, что ли… Пусть мне родят! — поделился мечтами. — А ты сам как?
— Да нормально, — пожал плечами.
Витек усмехнулся.
— Что, бэушницу заберешь?
— Что? Кого-кого я заберу? Вику, что ли? Да нахер она мне не упала! Не нужна она мне…
— А че ты тогда так кипятился, девушку до слез довел? — с недоумением спросил Виктор.
Я и сам ответить не мог, почему. Хотел доказать бывшей, что она мне не нужна, но вышло так, будто доказывал всем обратное, что ли? Но суть оказалась в другом, мне нужно было это — прочувствовать, выплеснуть, увидеть Вику во всей «красе».
Нужно было в глаза выплеснуть ей все, что я думал о ней. В прошлом я допустил большую ошибку — ушел по-английски, даже разговаривать не стал, мол, не о чем здесь говорить.
Оказалось, это не так. Если тебе больно, обидно, если сдыхаешь от несправедливости и задыхаешься от чувств, нужно дать выход, пусть некрасиво и со скандалом, но очиститься от негатива.
Нельзя, ни в коем случае нельзя консервировать обиды, зло в себе, будто склад с радиационными отходами. Однажды рванет, заденет всех… Даже тех, кого любишь всем сердцем и меньше всего желаешь причинить боль.
Я своей выходкой отравил все, даже зарождающиеся чувства к Леле. Все под сомнение ставил сам, и теперь она не верила мне, не верила в мою искренность.
— Болван, что еще сказать. Сел в лужу, — признался искренне.
— Главное, долго там не сиди, не то простынешь. Олька-то у тебя хорошая. Я растянулся на крыльце, пока ты с Викой разборки устраивал, думал, так и помру. Оля скорую вызвала, говорила со мной, пока они ехали… Славная девчушка.
— Да, славная, — подтвердил с жаром. — Самая лучшая. Моя…
— Догоняй, значит, если твоя, — закивал Виктор.
— Что?
— Она незадолго до тебя заходила. Уставшая, на ногах еле держится. Пожелала не болеть и сказала, что к отцу переедет. Видно, не сахар батя, радости было мало…
— Бл… — ругнулся я. — Выздоравливай, Витек! На ноги вставай. Мне пора!
***
Догнать Лелю у больницы не удалось. Нашел ее только в доме, усталой.
Она сидела на большой сумке, оставленной возле самого выхода. Я только поразился ее скорости и готовности бежать прочь от меня, очертя голову.
«Кретин, кретин!» — ругнулся про себя и присел возле Оли.
Она задремала, прислонившись к стене. Я осторожно просунул руку под ее колени, поднимая. Леля мгновенно встрепенулась, пытаясь отстраниться.
— Тише, куда собралась? Лель, давай поговорим. Треш устроили мы… Ты ни при чем. Это все я. Я в себе запутался, но сейчас понял, куда нужно идти. С кем быть. С тобой, слышишь?
— А? — встрепенулась, будто и половины не услышала. — Я такси жду. Верни туда, откуда взял, — пролепетала.
Глаза красные, голос едва слышный.
Такая жаркая…
Прижался губами к ее щеке.
— Лель, ты горишь. Как самочувствие?
— Просто немного умаялась, пока вещи собирала. Я такси за вещами для ребенка пришлю позднее… Пусть полежат. Клянусь, это ненадолго! Ничего страшного? — выдохнула она.
— Леля! Сколько можно? Не сбегай! Ты нужна мне. Очень нужна. Отпустить не смогу. Не хочу! Я люблю тебя, слышишь? Люблю тебя.
Она вскинула на меня затуманенный взгляд и отключилась у меня на руках, потеряв сознание.
Глава 42
Глава 42
Юджин
Спустя несколько дней
Очередные сутки без сна в больнице. Едва успеваю, еще и работа… Все навалилось — одно к одному.
На ногах держался лишь чудом. Так тянет поспать. Я даже глаза закрывал с надеждой, а потом…
Ничего. Пустота.
Кромешное варево, кипяток из сомнений, упреков и страха. Они только и ждали удобного момента, чтобы наброситься и терзать, покусывая в самых уязвимых местах.
Вот и поделом тебе, Юджин, кретин ты разэтакий!
Но перепало же не только мне. Леле больше досталось.
Когда простыть успела, а? Когда…
Блять, когда я, как кретин, упорно шел к своей цели — щегольнуть перед Викой, щелкнуть по носу лживую гадину. Сам того не понимая, я на этот гребаный вечер вырядил Лельку как конфтеку, как типичную девицу для вечеринки. Платье тонкое, обувь легкая, шубка летящая — все о красоте.
Беспечно отнесся.
Не планировал же гулять на улице, ни о чем плохом не думал.
Она и простыла, пока ждала скорую и поддерживала временно парализованного Витька, а я… Я, как последний идиот, бросился спасать Вику. Она же кровью истекала на моих руках. Меня колбасило жутко. Я знал, что ребенок, которого она теряла, не мой, но будто бы вернулся в прошлое и терял того, другого, тоже не своего, но…
Это как протащиться по узкому лабиринту, который сжимается с каждой секундой, оставить там половину истерзанной плоти, и выбраться едва живым, одуревшим от боли, злости, отчаяния и бессилия. Как искупаться в чане с гноем и, наконец, почувствовать облегчение.
Пустота, легкость, яркость сознания, ростки других эмоций.
И запоздалое сожаление, что не сделал так раньше.
Где же ты был раньше, осознанный…
Снова забег по кругу.
Что, если на беременности Лельки скажется?
Я же себе этого никогда не прощу…
Куда кинуться? С какого обрыва?
Где выход, не подскажете? Безболезненный.
Мы все хотим чудесную таблетку, которая избавила бы от боли, страданий, сожалений, чувства вины и терзаний совести.
Вот так просто взять, положить под язык, проглотить и… наслаждаться улучшенной версией своей жизни. Такого не бывает. Ни у кого не бывает. Грязь приходится месить своими руками и ногами…
Еще и анализ эти… Викины.
Ее скоро выписывают. Анализы по крови передали мне, и я не знаю, стоит ли идти с этими анализами к Виктору или не стоит.
Для меня давно не стоит вопрос о продолжении отношений с Викой, но для Виктора, вдруг… Не знаю.
Имею ли я право раскрывать чужие проделки? И не обвинят ли меня снов в черствости и холодности.
Ведь в чем-то Вика права: я должен был поговорить с ней, да хотя бы наорать, обозвать и хлопнуть дверью, самому отвесить пинка под зад, фигурально, разумеется. В реальности я бы даже такую, как она, никогда не ударил.
