Татьяна Дубровина - Все или ничего
Чувство пришло, налетело, нахлынуло девятым валом — и накрыло его с головой.
— Наташа, а как же наш сын? Удастся ли все ему объяснить? Ведь рано или поздно придется… — Если, конечно, эта девушка все-таки ответит ему взаимностью.
Он вглядывался в увеличенные фотографом черно-белые черты. И чем дольше смотрел, тем явственнее казалось ему, что на щеках жены проступает неяркий румянец, в зрачках появляется живой блеск.
Вдруг словно дрогнули длинные темные ресницы, и легонько шевельнулись уголки губ. И из глубин памяти — а откуда же еще? — прозвучал нежный, слабый голос:
— Не бойся. Не сомневайся. Всему свое время.
И еще два слова, после недолгой передышки. Наташа в последние месяцы жизни вынуждена была делать в разговоре паузы, чтобы отдохнуть:
— Просто… люби.
Глава 7
ПОХВАЛА ДОРОЖЕ ПОХВАЛЬБЫ
И он просто любил. Утром он собрался и поехал на улицу Сергея Лазо.
Он просто хотел прийти к ней.
А там будь что будет!
Ну вот и пришел.
А там…
Дверь квартиры нараспашку. В комнате погром. Из стены выдраны куски штукатурки, и вокруг этих пробоин, словно проделанных снарядами, висят жалкие ошметки обоев.
Диван вроде бы на месте, полки с кубками висят как висели, а журнальный столик опрокинут. Стоявшая на нем ваза лежит на боку, но она, видно, только чудом не разбилась.
Но… нет в этом тесном жилище никакого тренажера фирмы «Боди-бьюти»!
А ведь должен быть! Эта махина — не иголка, ее в ящичек стола не упрячешь.
— Ты чего тут не видал?
Швабра тяжело опустилась прямо ему на плечо, осыпав пылью дорогой светлый костюм.
Владимир вздрогнул и обернулся.
Перед ним в боевой стойке пружинила старушка. Упершись рукоятью швабры ему в грудь, она к тому же, словно теннисистка, размахивала железным мусорным совком, целясь в физиономию непрошеного гостя.
— Моя голова — не мячик, бабуля! — крикнул Львов, прикрывая лицо. — Для других целей мне пригодится!
— Ты чего тут потерял?
— Не чего, а кого. Ирину. Владиславовну. Первенцеву.
— А кто такой? — проворчала баба Вера все еще сердито, однако совок опустила. — Документы при себе?
— При себе, при себе. — Он достал удостоверение фонда и, раскрыв на месте фотографии, помахал перед старушкой. — Владимир Павлович. Будем знакомы.
Красные корочки с золотым тиснением внушили старушенции почтение.
— Верыванна. — Она протянула ему вместо ладони все тот же совок, и Львов на полнейшем серьезе пожал его.
— Ой! — спохватилась бабка и подала взамен совка… швабру.
— Ничего-ничего, бывает, — успокоил Львов и точно так же, без тени улыбки, потряс пыльную щетину, словно дружественную пятерню.
— Тьфу, пропасть, запутал ты меня!
Старушка с грохотом швырнула инструменты на пол и протянула ему две сухонькие руки сразу, чтобы исправить свою двойную ошибку.
Владимир же, как истинный джентльмен, обхватил их своими огромными холеными кистями и галантно поцеловал, словно какой-нибудь великосветской гранд-даме.
— Ой, грязные! Я тут прибиралась, — засмущалась соседка и отдернула руки. Спрятала их за спину.
Она была целиком и полностью покорена.
— Ты не сердись, деточка, что я тебя так, с налету! Время такое. Народ-то, понимаешь, всякий шастает.
— Всякий — это какой? Кто у вас тут шастает?
— Вредители попадаются.
— Это они тут стены разломали?
— Нет, это Ирка сама. Тут, деточка, намедни одну штуку привинтили… Трубочки, понимаешь, пружиночки, огонечки мигают. Красивая штуковина была, зараза.
— А оказалась бомбой, что ли?
— Хуже!
— Что может быть хуже?
— Сказали: для освоения космоса. А оказалось — поганый кухонный комбайн.
— Сливки взбивать?
— Человеков! Простых, понимаешь, тружеников. И даже престарелых пенсионеров. Ветеранов труда.
— Что вы говорите! И пенсионеров не пощадили? На вас-то, Верыванна, не покушались, надеюсь?
— Хо, еще как покушались! Они из меня, детка, такие сливки взбили, ироды! Еле разогнулась потом, вся спеклась, как безе в духовке. Спасибо еще, режим мясорубки не включили.
По бабе Вере, правда, не видно было, что над ней измывались злоумышленники: подвижности этой старушки могли бы и юноши позавидовать.
Но Владимир предпочел недоверия не выказывать:
— Ай-я-яй, да кто ж это посмел?
— А шут их знает, деточка. В костюмчиках таких и в беретках лиловеньких. Мы, говорят, к вам посланы из фирмы «Бьюти». Бьют, значит, наших.
— Н-да… диверсанты.
— Но мы с Иркой эту заразу обезвредили. Увезла она ее. Только вот стенку пришлось разворотить. Жалко. Крепко присобачили, сволочи, еле отвинтили.
— Это, уважаемая Верыванна, дело поправимое. Слава Богу, вы с Ириной Владиславовной сами в живых остались. Телефончик тут имеется?
— А как же! Два! И у Ирки, и у меня. Куда звонить-то надумал?
— В контрразведку, конечно. А вдруг вам тут тайком встроенных микрофонов понаставили?
— Вот уроды! Была бы помоложе — своими бы руками им такие бьюти устроила! Разобьютила бы в пух и прах!
…Легко встать в красивую позу, но трудно в этой позе продержаться долго, если она не является для тебя естественной.
Ира в ответ на широкий жест Владимира решила сделать жест не менее широкий. В пику ему, назло! Знай, мол, наших: мы не нуждаемся в твоих щедрых, дорогостоящих подарках. Обойдемся. И не вздумай возомнить себя опекуном и благодетелем несчастной калеки! Она не калека! Она уже встала на ноги и исцелится окончательно сама, без посторонней помощи.
С таким боевым настроением встала она после беспокойной ночи и короткого, тревожного предрассветного забытья.
С помощью бабы Веры Ирина размонтировала великолепный «Боди-бьюти».
Соседка помогала рушить иностранный механизм с таким же энтузиазмом, с каким прежде его испытывала. Ведь на самом деле вовсе не тренажер ей был нужен, а живое общение. Легко ли на старости лет, давно потеряв всех родных и близких, сидеть целыми днями в маленькой квартирке одной, взаперти, пусть даже и с постоянно включенным телевизором? Тоска, да и только…
Ира никогда не была собакой на сене, а потому супертренажер не окончил свое существование на городской свалке. Его ждала более достойная судьба: владелица решила передать этот чудо-аппарат, так легко ей доставшийся, тем, кто в нем по-настоящему нуждался.
Искать преемников долго не пришлось: волею обстоятельств идея уже была подброшена. Ирина переправит «Боди-бьюти» в тот самый реабилитационный детский центр, в который Федя должен был привезти свою больную сестренку.
