Конфетка для мажора - Аля Драгам
Поднимаю голову, чтобы проморгаться и вижу… Юлька зажимает рукой рот и мотает головой из стороны в сторону словно отрицая. В глазах застыл ужас. Как на крючок, цепляюсь за ужас и иду на него. К ней. Тяну руки, чтобы обнять, но она отступает назад, выдавая мощную энергию страха.
Боится крови? Драк?
Как на ускоренной прокрутке перебираю её рассказы и мысленно стону, когда соображаю, что выплеск агрессии мог напомнить ей интернат. Сухо и неинформативно, но она упоминала, как часто приходилось прятаться от персонала или старших детей, готовых покалечить ради забавы.
— Юль, — зову, сглатывая собственную кровь. — Юлечка? Юльчик мой, не уходи. Остановись, Юль. Остановись.
Она слышит. Замираем глаза в глаза. Вокруг космос, вся внешка гаснет, мы одни во вселенной. Растворяюсь в ней и растворяю её в себе. Понимаю, что сейчас выдам то, что давно зрело и пылало в душе.
— Не просто люблю тебя, Юль. Я подыхаю без тебя. Если уйдешь, я реально перестану существовать. Перестану, Юль. Перестану…
Повторяю, сокращая жалкие сантиметры, и прижимаюсь к её губам, смешивая нашу кровь. Мои губы разбиты от удара, её — от того, что сильно прикусывала. Металлический привкус теряется под нашим напором. Мы не просто сплетаемся языками, наши души в моменте соединяются. Мне кажется, я даже вижу это свечение на фоне черного небосклона.
Горю, горю, горю… и не хочу гаснуть…
Глава 43
Юля
От Ромкиных слов во мне всё обрывается, перемалывается в дикой мясорубке и снова вливается в внутрь туловища. Тело не принадлежит мне, иначе я никак не могу объяснить того страшного озноба, который охватил. Меня натурально трясет и дрожь эта передается Амурскому.
То, что он говорит и делает… Это дико… Это страшно… И это так… странно…
Его дыхание тяжёлое и рваное, его губы с привкусом крови, его руки горячие… а глаза не моргая смотрят на меня, стоит нам разорвать сумасшедший поцелуй.
Перед парнем, имя которого я силюсь вспомнить и не могу, жутко стыдно, но я не сойду с места и не оставлю Ромку. Смотрю за спину своего парня и выдыхаю, когда бедняга, проигравший мне желание, поднимается и вытирается рукавом, с ненавистью сверля спину моего Амурского. Успешно игнорирую все чувства, которые он транслирует, и виновато пожимаю плечами. В любом другом случае я готова была бы рассыпаться в извинениях, но не сейчас. Не сегодня. Не после того, что я услышала.
Я подыхаю без тебя.
Если уйдешь, я реально перестану существовать.
При всей своей скупости на слова, Рома выдал не просто признание. Меня чуть не сбила с ног волна отчаяния. Знаете, такой крик души, как у человека, который дошел до черты, которому уже нечего терять. И пусть Ромка не кричал, а хрипел и выдавливал признание, оно успело меня оглушить.
Оглушить так, что я на миллисекунды перестала воспринимать окружающий мир и вся действительность перевернулась с ног на голову.
Мои дрожащие руки сами по себе тянутся вверх и сжимают щетинистые щёки Амурского. Он редко бывает колючим, обычно бреется начисто, но сегодня особый случай. Особая ночь…
— Я тоже… — Отдаю ему ту энергию, которую получила и в которой сейчас захлебываюсь. — Я тоже не могу без тебя, Ром.
С моих губ впервые слетает признание, и мы оба это знаем. Амурский ошарашен, но быстро приходит в себя и прижимает до хруста косточек. Мне немного больно, но я хочу этой боли, чтобы заглушить страх.
Страх того, что я вывернула свою душу. Призналась. Открылась.
Я помню, как мне поразила фраза в одной книге: «Миг предательства хуже всего, миг, когда понимаешь без тени сомнения, что тебя предали: что некий человек настолько желает тебе зла. Будто в лифте, который обрезали сверху. Падаешь, падаешь и не знаешь, когда ударит». (Юля цитирует Маргарет Этвуд «Рассказ Служанки»). Тот, кто проживал такое, поймет. Тот, кто проживал, ни за что не обнажит душу вновь.
А я рискнула шагнуть в бездну. Что ждёт нас теперь? Узнать не дано. Но… не попробуешь — не почувствуешь?
— Поехали домой, — тянет меня Ромка к машине.
Юра подскакивает и что-то быстро говорит, но Амурский отмахивается, стирая капельки крови с лица.
Надо обработать, и уже я ускоряюсь, буквально расталкивая остальных, чтобы скрыться в темном салоне.
— Мы не закончили, — орёт в спину знакомый голос…
… И Ромка останавливается…
* * *
Растираю ладони, глядя чётко перед собой, пока Амурский, поджав губы в одну тонкую линию, несется вперед. Не знаю, каким чудом я смогла его увести оттуда, из этого страшного места.
Хотя нет. Я знаю, он — нет. Я просто активировала своё желание, раз уж так получилось. Жалею? Ни капли.
Я бы встала между, но не дала бы случиться страшному. Достаточно крови и потрясений на одну ночь. У меня до сих пор внутри всё дрожит и пульс не может прийти в норму.
Вскрикиваю, когда машина виляет и в глаза нам слепят фары встречного автомобиля. Прикусываю изнутри щёку и продолжаю таращиться вперед. Каждый переживает эмоции по-своему. Я привыкла когда-то гасить их внутри и не показывать людям, что творится в душе. Слабость унижает, слабость делает тебя ведомой и дает против тебя оружие. Я уже прошла все этапы понимания на собственном опыте. Чисто интуитивно понимаю, что у Ромы за спиной тоже были нелегкие моменты.
Мы с ним… странная пара… Мы вместе и… Словно не вместе. Горим, воспламеняемся, но стараемся притушить пожар. Не знаю его причины. Моя — моё прошлое. Я пока что не научилась доверять людям.
До сегодняшнего дня, если сделать поправку. Сегодня открылась Амурскому и не понимаю, принял ли он моё откровение или нет. Чересчур эмоциональным был момент. Внахлест бились энергии от драки, от его слов, от адреналина, впрыснутого в кровь, от моей обиды… Как ещё этот убойный коктейль не рванул и не разнес площадку?
— Ром, Рома, — зову парня, потому что мы проскакиваем поворот в город, а затем и въезд на кольцевую. — Ром!
Он трясёт головой и снижает скорость, но не отвечает. Я успокаиваю себя тем, что он не самоубийца и ничего плохого нам не сделает. Может, он хочет прокатиться и собрать в кучу нервы? Пусть так, мешать не буду.
Меня беспокоят его ранки. Особенно на губе, кровь из которой он периодически слизывает. Наверное, перестань он так сильно сжимать губы, она бы затянулась, но он не дает возможности корочке запечься.
Мы резко тормозим у заправки. Ромка медлит, а потом выходит, громко хлопнув дверцей. Я же пользуюсь передышкой и тянусь к бардачку, чтобы взять оттуда влажные салфетки или поискать антисептик, которые многие бросают на всякий случай, но на колени мне выпадает небольшая коробочка темного цвета, из которой…
Боже мой… Боже…
На пол выскакивает несколько фольгированных пакетиков. Заторможено их поднимаю и убираю обратно, для надежности несколько раз стукнув по крышке бардачка. Я не ханжа и прекрасно ведь поняла, что именно только что держала в руках.
Запрокидываю голову наверх, чтобы сдержать брызнувшие слезы.
Я подыхаю без тебя.
Если уйдешь, я реально перестану существовать.
И в противовес этим словам перед глазами вновь и вновь возникает упаковка на моих коленях. Открытая упаковка… Открытая…
Ничего не говорю Ромке, когда он возвращается. Убеждаю себя, что это всего лишь забытая давно вещь. До того, как мы приобрели статус вместе, он вел активную жизнь взрослого молодого мужчины. Вёл или ведёт?
Где-то внутри точит червячок сомнений, но ему ни в коем случае нельзя дать вылезти. Иначе… Иначе всё… Я знаю себя: не прощу. Я не смогу переступить через себя и поверить заново…
— Будешь?
Шум дороги и фоновую музыку нарушает хрипловатый голос. Рома прокашливается и повторяет свой вопрос. Ждёт, что отвечу, а до меня не сразу доходит, что в его руке бумажный пакет, из которого доносится запах выпечки.
— Нет, спасибо, — мотаю головой.
Пахнет действительно аппетитно, но я не смогу впихнуть в себя даже маленький кусочек.
— Может быть, потом, — добавляю, чтобы не обидеть. — Куда мы едем?
— Почти приехали. Ты же любишь природу?
Люблю. Очень. Он об этом прекрасно знает.
И я тоже знаю, что в области есть место, куда он иногда приезжает подзарядиться энергией. Ездил! Все те наши дни у него не было потребности никуда выезжать. По крайней мере,
