Измена. Осколки нашей любви (СИ) - Зорина Лада
— Я вам её только что озвучил. То есть тебе.
Она всё-таки не смогла скрыть недоумения.
— Это и есть ваша просьба?..
— Ты разочарована?
Произнёс это и наконец понял, как сильно всё поменялось. И мог бы поклясться, что ещё месяц назад такая перемена его откровенно бы испугала. Потому что сбывалось всё то, чего он опасался — стоило шагнуть навстречу тому, к чему его неотрывно влекло все эти годы, и пути назад уже попросту не было.
— Нет. Нет, скорее удивлена. Никогда б не подумала, что для вас… тебя это хоть сколько-нибудь важно.
Ты даже не представляешь...
— Всего лишь исправляю очевидную несправедливость, — пожал он плечами. — Может, это и мелочь, но мелочи не стоит недооценивать.
И убедиться в верности этого положения ему удалось в тот же день, когда попрощавшись со сбитой с толку невесткой, он отправился уладить дела, касавшиеся разгрузки рабочего графика на ближайшие несколько дней.
Ильяшева позвонила ему спустя полчаса, когда он почти справился с половиной задачи.
— Ты очень вовремя позвонила, — он прижал телефон к уху плечом, вычеркнув из планера намеченный на завтра рабочий визит на производство. Отправит туда одного из своих заместителей. — Пожалуйста, поставь в известность Карпина, что ему завтра придётся в область смотаться.
— Минутку, — Инга ненадолго притихла, явно делая необходимые заметки. — Детали позже пришлёте?
— Скину тебе несколько рабочих записок. У меня изменение в планах на несколько ближайших дней.
— Хорошо. Буду ждать информации и ваших дальнейших указаний.
— Но позвонила ты, конечно же, не для того, чтобы их получить.
— Александр Михайлович, я получила предварительное заключение по материалам, которые вы просили меня отослать…
— Слушаю, — он невольно подобрался, выпрямившись в рабочем кресле.
— Нина Евгеньевна с вами по этому поводу говорила?
Он коротко пересказал Ильяшевой их разговор. В ответ получил нетипичную для неё долгую паузу и едва слышное:
— Значит, тут всё более или менее сходится.
— А поподробнее, — неожиданно резко потребовал он, с запоздавшим удивлением осознав, что впервые за очень долгое время испытал такое сильное напряжение.
— Сказать что-либо наверняка они смогли бы только после непосредственного обследования пациента, но… но, похоже у нас тут случай, напоминающий истории с плацебо. Только чуть более запутанный. Или не чуть…
Помощница озвучила ему полноценную выкладку, в конце присовокупив:
— Не знаю, кому и сколько потребовалось заплатить за молчание, за подтасованные документы и липовые экспертизы… но если их выводы верны, по сути никакого лечения не было. Егор Михайлович… извините… придумал болезнь, которую долгое время якобы лечит.
Иным словами, это подтверждение того, о чём подозревали сотрудники клиники, в которую обратилась Нина. Только там крайне осторожно делали выводы и с заключениями не спешили, пока не пообщаются с Лёшкой.
— Но один он работать не мог, — продолжила Инга. — Тут целая схема — кто-то его прикрывает и зарабатывает на этом деньги. Насколько успешной оказалась монетизация этого якобы уникального случая, сложно судить. Требуется полноценное расследование. Не исключено, что Егор Михайлович вляпался в аферу с круговой порукой. Выбраться оттуда без последствий едва ли возможно.
— Услышал, — отозвался он хрипло.
По суть ничего нового она ему не сказала. Лишь подтвердила его опасения. Решающую точку в этой истории поставит их визит в клинику.
— Спасибо, Инга. Ты хорошо поработала.
В трубке послышался вздох:
— Мне жаль, Александр Михайлович. Жаль, что всё так обернулось.
— Мне тоже, — Алекс качнул головой. — Но это был осознанный выбор. И за этот выбор придётся платить.
И как бы всё внутри не болело от того, что предстоит, он не собирался дарить Егору поблажку.
Глава 54
Работа над вторым панно приближалась к концу.
Я наводила последний лоск. Добавляла крохотные штришки тут и там, но уже скорее заигрывала с внутренним перфекционистом.
Центральная часть панно выглядела завершённой. Но я всё никак не могла отложить кисточку.
Перед глазами то и дело вспыхивали искорки-воспоминания: сильные длинные пальцы осторожно касаются шероховатого холста, проводят по тонким линиям, словно гладят…
— Получилось даже лучше, чем я себе представлял, — хрипловатый баритон у меня за спиной заставил меня подпрыгнуть на месте.
Го-о-осподи…
— Извини. Я, наверное, тебя напугал.
Неофициальное обращение звучало… непривычно. Вызывало странное волнение, которого я испытывать не должна.
Не должна, но испытывала.
Я сунула кисточку в запачканный краской стакан — от греха подальше. Нервным движением сунула за ухо выбившуюся из узла длинную прядь.
— Всё в порядке. Просто… это от неожиданности.
Муратов-старший возвышался в паре шагов от меня, не сводя потемневшего взгляда с холста.
За окнами просторной гостиной давно сгустились вечерние сумерки, но я работала в своём удобно обустроенном углу под лампой дневного света. Которую, впрочем, погасила, чтобы продемонстрировать заказчику, как будет выглядеть картина при свете ламп и ночников.
— Благодаря контрастности изображения вы… ты сможешь повесить это панно где угодно, — я обвела рукой пространство перед собой. — Буквально где хватит места. Даже при минимальном освещении картины создадут необходимый эффект.
Муратов кивнул, признавая мою правоту.
— Это центральная часть?
— Да. Самая крупная.
— Отметить такой важный этап не желаешь?
И я только сейчас заметила, что в правой руке он держал за скрещённые ножки бокалы.
Из-за непонятного волнения я не отыскала причин для отказа.
— Разве что чуть. Буквально на донышке.
Муратов кивнул и протянул руку к деревянному боксу в пилоне, рядом с которым стоял.
Я схватила влажную губку и принялась лихорадочно оттирать с плакавших по хорошему маникюру рук следы краски.
Чувствовала я себя максимально далёким от празднования образом, да и внешний вид оставлял желать лучшего. Но я знала одну непреходящую истину — неустанный труд без передышек высушивает всю радость из жизни. Нужно уметь в какой-то момент замедлиться и напомнить себе о том, что ты молодец. Хотя бы просто потому что стараешься делать свою работу на совесть и порадовать тех, кто тебе её заказал.
— Не хочу раньше времени задавать настроение на ближайшие несколько дней, — Муратов протянул мне бокал с лениво переливавшейся в его «бутоне» рубиновой жидкостью, — но если до сих пор беспокоишься о сыне, постарайся расслабиться.
Пальцы до боли стиснули грациозную ножку, будто грозились её переломить.
— Почему? Тебе… тебе что-то известно?
Муратов осторожно прикоснулся краем своего бокала к ободку моего:
— Инга звонила. Я взял на себя смелость и наглость инициировать параллельную экспертизу. Чтобы мы могли знать наверняка.
Он замолчал, видимо, ожидая моей реакции на свою вольность. Но взволнованная услышанным, сейчас я не видела в его поступке ничего криминального. Тем более что это шло только на пользу объективности результатов.
— Продолжай.
— Если верить тому, что я услышал, с Алексеем всё будет в полном порядке.
Я так стремительно выдохнула, что едва не покачнулась. Наверное, моё лицо о многом сейчас говорило, потому что Муратов добавил:
— Это не попытка тебя успокоить или дарить ни на чём не основанную надежду. Но я почти уверен в том, что результатами обследования в новой клинике тебя не напугают.
Мои глаза сами собой наполнились слезами, и сейчас я, как последняя идиотка, пыталась сделать вид, что со мной всё в полном порядке.
А сердце едва не выскакивало из грудной клетки от прилива адреналина. Похоже, даже в целом позитивные новости я сейчас воспринимала слишком уж остро.
Даря себе время на то, чтобы немножко прийти в себя, смочила губы напитком.
