Мое роковое влечение (СИ) - Хелен Кир
— Я вернулся, — зацеловываю со всей нежностью, на которую способен. — Навсегда, родная.
С тихим доверчивым всхлипом обнимает за шею и тянется к губам. Шепчет ошарашивающие проникновенные признания. Моя загрубевшая душа переполняется неведомым до этого дня чувством. Я раскиселиваюсь, как ребенок, которому подарили самый желанный подарок.
В груди ширится и разбухает сердце. Срываюсь на потрясающую дрожащую струной сопливость. С удивлением понимаю, что пробивается защита, которая сопровождала меня всю жизнь. Это непривычно… Существовать в борьбе постоянно, вырывать себе лучшее, стягивать эмоции в клубок, не давая тому размотаться от внешних факторов, а тут… Девочка моя, слабая и воздушная, одними словами брешь пробила. И я ей подчиняюсь.
Задеваем кран. Напор воды усиливается, водопадом льется. Мы укрыты прозрачными потоками, отгорожены от мира стеклами, согреты и наполнены. Ника отрывается первой. Боясь потерять контакт, расставляю руки, упираясь в стены душевой. Она вытягивается, достает гель и щедро поливает. Пока размыливает струи по телу, пачкаю ее. Скользим, трогаем, легкими массажными движениями дразним друг друга.
Все время вспышка срабатывает в голове. Нельзя нарушить то, что между нами в эту минуту. Все другое. Космическое глобальное притяжение сражает и горячие волны шпарят. Мы соединяемся духовно, проникаем под кожу, оставляем ДНК и сохраняем, словно помечаемся собой же обоюдно.
Ника медленно передвигает ладони с живота вниз. Невольно подбираюсь. Втягиваю живот и задерживаю дыхание. Каждый ноготок ярко ощущаю.
— Еб… ох, бл…
Непроизвольно шиплю, когда по члену пену размазывает, а потом смывает. Сжимаю зубы, молясь об одном, хоть бы позорно не кончить в её ладошку. Тверже еще не был. Лютое возбуждение болезненно ноет в каменном стояке. Обхватываю руку своей и сжимаю. Ника без подсказок ласкает член, пока меня трясти не начинает. И как только хочу сказать, чтобы прекратила, моя девочка опускается на колени.
— Я хочу так.
Сознание странная непостижимая вещь. Играет со мной злую шутку сейчас. Как из другого мира наблюдаю за розовыми полными губами любимой. Как скользит на напряженному до предела члену. Как размазывает слюну. Как поднимает взгляд и тонет в моем. Как вновь падают ресницы. Дело не в минете.
Нет. Дело в…
Своей нежностью обессиливает. Любовью располовинивает оживающее сердце. Смелостью обескураживает. И накачивает, накачивает, накачивает. Оживляет меня. Делает цельным.
Поднимаю ее с колен и задыхаясь от неимоверной нежности, целую. Не могу, не способен оторваться. Пью её жадно и алчно. Вжимаю в себя крепко. И говорю о своей болезни-любви долго и страстно.
Сколько я ждал! Кто бы знал… Кто бы знал!
— Ты! Любимая моя… Самая лучшая. Самая-самая… Выходи за меня, родная. Нет никого кроме тебя и не будет. Будь моей, Ника.
Не замечаю того, что с диким, лютым отчаянием прошу и говорю. Повышаю голос на особом моменте, сдерживаться нет мочи больше. Как мне жить без нее не знаю и знать не хочу.
— Да. Да, Макс, — целует и шепчет. — Я выйду. Когда ты хочешь? Завтра хочешь? Я выйду!
Ответ прошивает острой очередью грудь. За ребрами быстро колотится потрепанное сердце. Молотит, как сбрендивший мотор, пробивая путь в глотку. В один момент хочется метнуться в спальню, выдернуть из тумбочки кольцо, которое купил очень давно, и тут же нацепить знак принадлежности прямо сейчас, но торможусь. Хоть и с трудом, но окорачиваю себя.
— Да, — хриплю просевшим голосом. — Хочу. Мечтаю об этом.
— Хорошо.
— Да?
— Конечно.
— Назад хода нет.
— И не нужно.
И тут лопается пленка. Я только что понял, что это именно она была. С самого начала встречи. И дело не в Нике, а во мне. Эта чертова преграда была только с моей стороны. Я сомневался, что она примет меня таким какой есть, а она нет. Эта девочка сделала меня в очередной раз.
Закидываю ногу на бедро и, наконец, врываюсь в Нику. Её согласие самый сильный афродизиак, который свалился дополнительным бонусом. Температура повышается до самого высокого градуса. Нагоняем пару, пока поглощаем друг друга жадно, нетерпеливо. Целуемся до боли, наши тела идеально втираются друг в друга. Удовольствие не сравнимо ни с чем, потому, как не только сейчас сексом занимаемся, мы, мать вашу, прорастаем в кожу навечно. Вышка. Эверест эмоций и секса. Инь и Янь в самом сакральном проявлении. Да любовь, сука, божественная и неземная!
— Отнести тебя?
Кивает запоздало, пока заворачиваю ее в махровое огромное полотенце. Бережно положив в постель, ложусь рядом. Минут пять молчим. Касаемся без слов друг друга, разговор взглядами, жестами идет. Не свихнуться бы от накала сегодняшнего дня. Погружение по ощущениям едва выносимо.
— Макс, я хотела сказать.
И что-то в голосе меня очень настораживает. Ника подбирается на кровати. Садится, подтягивая ближе колени к груди и молчит. Напрягаюсь, что зверь лесной. Не мог я обмануться.
Нет. Она не уйдет. На хрен! Бред же… Тогда что с ней…
— Давай.
Если надумала ерунду, то аргумент есть железный. Я больше не уеду. Да, пока безработный, но это временно. Денег хватит на долгий срок, а через месяцок контору свою буду организовывать. Что ее могло напугать?
— Я беременна, Макс. В тот раз, когда приезжала тогда, помнишь и … Ох… Пусти, медведь, куда так навалился. Ой, не целуй живот. Щекотно!!! Макс! … Ну вот сказала. Если ты знал, как я переживала.
33 Эпилог
— Хорош, Лекс. Дров уже хватит.
Смахиваю пот со лба. Хотя сегодня жарко, баню отменять не станем. Булат курит, задумчиво смотрит вдаль. Падаю рядом и тоже закуриваю. Бросить бы уже. Ника ворчит, гонит меня на улицу с сигаретой в любое время года.
— Пап, а мне можно?
Детский голос поднимает с земли. Позади нас стоит моя дочь, с интересом смотрит на колун. Фу-х, слава богу на топор, я уж думал… Мой маленький кудрявый ангелок. Поджимает пальчики на крошечных ножках. Опять босиком вылетела. Маню ее. Маша лукаво щурится и потом с разбега запрыгивает на руки.
Подбрасываю дочку в небеса. Успеваю выхватить восторженные глаза и услышать заливистый смех. Хохочет моя малышка. Довольна. На подлете осторожно затискиваю и прячу на груди. Зацеловываю макушку, жадно хватаю крохи звонкого счастья.
— Па, а что это? — в который раз спрашивает о татухах на плечах. — Зачем тебя изрисовали? И дядю Лешу тоже. Мне хоть можно тоже? А то Егор сказал, что ему точно разрешат, а мне?
У Лекса чуть дергаются брови и намеком кривится рот в усмешке. Не трогаю. Шесть лет мужик не улыбается толком. И сын такой же суровый, как и батя в свои неполные семь. Правда
