Клянусь, я твой (СИ) - Эндри Полина
Осталось чуть-чуть. Мы уже въехали в город, на окраинах мелькают знакомые билборды и оранжевые огоньки в окнах многоэтажек, и когда я уже вижу вдалеке знакомую подъездную дорожку, меня переполняет необычайное облегчение, я уже собираюсь будить Оливию, но тут в мои уши вливается быстрый, слегка настороженный голос.
— Ким, Ким, погоди.
Я замираю в нерешительности, направляю глаза вперёд и вижу картину, которая повергает меня в настоящий шок.
— О Боже. Кто это?
Кейн делает глубокий выдох. Очевидно, что для него, как и для меня, это оказалось полной неожиданностью.
— Подожди меня в машине. Пожалуйста, не выходи и если проснется, ни в коем случае не выпускай Оливию.
У меня получается только сдавленно кивнуть и Кейн выходит, негромко хлопнув дверью. А я прижимаю к себе Оливию и стараюсь убаюкать ее дальше, решая не вмешиваться. С затаившим дыханием я наблюдаю, как Кейн подходит к калитке, я вижу, как женщина сразу же бросается к нему, пытаясь обнять, но Кейн уводит ее руки от себя, держась на расстоянии вытянутой руки, и что-то ей говорит. Весь его вид, холодный и непроницаемый, говорит о том, что он почему-то выстроил тщательно твердую броню и что-то подсказывает мне, что это непроста. Женщина что-то говорит и говорит, чуть не дрожа от эмоций, вид у нее умоляющий и очень усталый. Еще я замечаю, что она старшего возраста. На вид ей где-то сорок-сорок пять лет, у нее светлые волосы, осунувшееся лицо и худое телосложение, большего я рассмотреть не могу, так как свет от фар это единственный источник света на данный момент. В итоге она уходит ни с чем, и я не могу не заметить мелькающее разочарование на ее лице, а Кейн возвращается к машине и открывает дверку с моей стороны.
— Выходите, — голос его слегка раздраженный и взбудораженный, и я понимаю, что моя призрачная надежда на обратное, безвозвратно канула в лету. Я всё-таки бужу Оливию и осторожно сообщаю, что мы приехали.
Кейн идёт впереди, ловко проворачивая ключ в замке, и пропускает нас в дом. Мы заходим в дом, Оливия сонно топает прямиком в свою комнату, сбивчиво пожелав всем спокойной ночи, а Кейн какое-то время молча стоит, сунув руки в карманы брюк, глаза его устремлены в пол, он часто дышит, брови угрюмо нахмуренные.
— Вот что, Кимберли. Я сейчас поеду к Блейку, а ты никуда не выходи и не выпускай Оливию.
Меня задевает его холод, но я понимаю, что этот тон не имеет ничего общего со мной.
— Это же была она? Твоя мама? — спрашиваю я.
— Если будут стучать в дверь, тоже не открывай.
— Кейн…
— Да, Ким, это была она.
Повисает молчание. Я могу видеть стену из плотного напряжения между нами. А затем я делаю то, что по моему мнению, сейчас ему нужнее всего. Я кидаюсь на его шею и обнимаю, утыкаясь в грудь и вдыхая запах моего любимого одеколона. Кейн явно не ожидал, но спустя пару мгновений он тоже меня обнимает.
— Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — шепчу я ему в грудь.
— Я тоже надеюсь, — его голос сильно смягчается. Кейн целует меня в макушку и по всему моему телу разносится блаженное тепло. — Ложись без меня.
Он отпускает меня. Я тянусь к нему и кротко целую в губы. Улыбаюсь и отхожу на шаг.
— Ступай, Кейн. Люблю тебя.
Уголки моих губ слегка приподняты, и он улыбается мне в ответ, сгребает с полки ключи и затем уходит.
55
Белый холл, заполненный людьми. Странно, но даже в такое время количество прибывших не уменьшается, люди суетятся возле гардеробной, врачи разговаривают с пациентами, разный медперсонал носится туда-сюда с большими набитыми папками в руках. Кругом больничный хаос: я натыкаюсь на людей в халатах, сталкиваюсь с разными посетителями в коридоре. Что-то есть тревожное в том, как они суетятся.
Мои ладони опускаются на твердую поверхность стойки регистрации. Разговаривающая с другим посетителем медсестра смотрит на меня, приподняв брови.
— Добрый вечер. К вам несколько часов назад поступил мой приятель, Блейк Моррис. Автомобильная авария. Его привезли на «скорой».
— Сейчас, минуточку. Да, поступал такой. Пациент Блейк Моррис доставлен в приемное отделение. Вы хотите навестить его?
— Да, пожалуй.
— Двадцать седьмая палата, приемное отделение в левом крыле.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
Каждый мой дальнейший шаг отмеряется постепенно утихающим гулом. Обстановка в левом крыле поражает своей неестественной тишиной, заглушая шум холла, доносящийся где-то далеко за спиной. А вот и двадцать седьмая палата. Но все происходит слишком быстро, потому что я не успеваю к ней дойти. Я вижу Элайну, выходящую из палаты с левой стороны. Вид у нее какой-то поникший, болезненный. Она в белом халате, криво накинутом на безупречное красное платье, закрывает за собой дверь, цокая красными каблуками, и у нее нет с собой чемодана. Наверное, я и правда так долго нахожусь в ступоре, что со стороны это становится похоже на апоплексический удар.
— Элайна? — и все же я не могу скрыть удивление в голосе. — Что ты здесь делаешь?
Девушка вздрагивает, замечая меня, она поднимает голову, я не могу не отметить слёзно-черные подтёки на ее глазах и мне впервые становится искренне ее жаль. Могу сказать точно, что сейчас от той яркой, знающей себе цену кокетливой стервочки не осталось ни следа.
— Так… Знакомую навещала.
— Ты какая-то бледная, — замечаю я, пристально оглядывая ее лицо. — У тебя все хорошо?
— Не бери в голову.
Девушка обходит меня, но я вовремя хватаю ее за руку.
— Элайна, — и на какой-то миг наши взгляды встречаются. — На тебе же лица нет. У тебя заплаканные глаза, потерянный вид и ты вышла из палаты Блейка, — сопоставляю я, глядя на нее рентгеновским взглядом. — Между вами точно ничего не было?
Улыбка Элайны становится похожей на болезненную гримасу, когда она вырывает руку:
— Какая разница?
— Но он сказал…
— Что я не в его вкусе. Да, я в курсе, спасибо.
Бросив в восточную стену быстрый взгляд, она резко мотает головой и заправляет выбившиеся из причёски волосы. Она часто дышит, глаза её устремлены в пол. И я понимаю, что было явно лишним напоминать ей о таком.
— Элайна, — выдыхаю я. — Я вижу, что у тебя что-то случилось. Да и Блейк в последнее время ходил задумчивый, часто забывался. Давай колись, что между вами произошло?
Видимо, мой располагающий тон все же вызвал какое никакое доверие, потому что застывшая на ее лице маска даёт конкретную такую трещину и теперь она смотрит на меня потерянным взглядом утопающего.
— Я беременна, — жалобно всхлипывает девушка. — А он… просто выгнал меня.
Если я и испытываю глубокий ничем неприкрытый шок, то стараюсь всячески не выдавать этого.
— Нет, погоди… Ты что-то неправильно поняла. Блейк бы никогда так не сделал, он бы не выгнал тебя.
— Да что ты знаешь! — огрызается она, зло вырывая руку. Брови Элайны болезненно изгибаются, и по щекам уже катятся слёзы, которые она с остервенением вытирает изящной ладонью и качает головой. — Передай Ким, что я в порядке. Она мне звонила, но я не хочу разговаривать. Пожалуйста, не говори ей ничего, я сама расскажу, — девушка тяжело переводит дыхание, невидящим взглядом уставившись в стену. — Когда буду готова.
— Хорошо. Только если ты пообещаешь, что все же позвонишь ей.
— Обещаю.
И позже, оставшись наедине со своими мыслями в пустом больничном коридоре, я осознаю одну вещь: лгут те, кто говорят, что в нашей жизни бывают белые и чёрные полосы — среди них существует ещё великое множество оттенков…
56
Дверь приоткрывается и я застываю в проходе, видя лежащего на больничной койке Блейка Морриса.
Одного взгляда на него мне хватает, чтобы понять, несколько потрепали его события последних часов: лицо мятое, разбитый лоб, ему стеклом рассекло щеку и вот, куча перевязок на теле. Всегда гладко выбритое лицо сейчас чернеет на подбородке пепельной щетиной. Знаю, что автомобиль знатно пострадал, и в общем-то бедолаге, который в него врезался, теперь не позавидуешь, но в целом ничего критического, — врачи говорят, максимум через недельку можно выписывать. Я осторожно прикрываю за собой дверь, в замешательстве почесывая щеку и тихим голосом произношу:
