Никогда не предавай мечту - Ева Ночь
Музыка бьёт по барабанным перепонкам резко и неожиданно. А может, ему только так кажется. Он смотрит и не может оторвать глаз. Даже моргнуть не в силах – настолько силён гипноз. Они танцуют. Эти парни в инвалидных колясках. И две тонкие девушки-блондинки. Его Альда и чудо в джинсовом комбинезоне. И так у них слаженно получается, что Макс чувствует себя убожеством. И в то же время жар бежит по жилам. Вливается ритмом, вплавляется нотами, разгоняя тактовую частоту его процессора-сердца.
Он сидит не шевелясь. Застывший столб. Одинокий зритель. Но это только внешне. Его астральное тело там, с ними. Танцует и движется. Живёт и пульсирует. Мечется сгустком энергии. Взрывается разноцветным фейерверком, вызывая в его физическом теле дрожь.
Это было окончательное пробуждение. Отрезвление от долгой спячки-пьянки и опьянение новым вкусом жизни. И то, что он чувствовал, ему безумно нравилось.
Глава 27
Грэг
Они завалились в студию шумные, возбуждённые, улыбающиеся. Даже у холодной Альды тонкая кожа покрылась нежным румянцем.
Счастливые. И уже влюблённые. Он это чувствовал по отдельным жестам и взглядам, по неуловимой ауре, что окутывала их с головы до ног. Может, они ещё не понимают и не осознают. Но в них, как в кимберлитовых трубках, зарождались настоящие алмазы, неподдельные драгоценности искренних и настоящих чувств.
Грэг немного завидовал их молодости и, как никто, понимал, какой путь предстоит пройти им друг к другу и цели, которую они поставили.
Два противоположных огня, два полюса, которым нельзя врозь. Два таланта – мощных и разных, но способных переплестись и дать миру нечто совершенно яркое и неординарное.
Именно поэтому он не давал им спуску. Жесткачил по полной. Требовал больше, чем с остальных. Пусть тихо ненавидят его. Пусть бухтят и работают на разрыв. С них будет толк – Грэг это знал. Педагог в нём мог просчитать варианты побед и поражений, длину пути к успеху. Этой паре нужно было лишь станцеваться, слиться воедино, стать одним дыханием.
Лично ему, Грэгу, Григорию Афанасьеву, не нужны больше ни награды, ни почести. Он давно удовлетворил собственное тщеславие и знал лучше других, чем порой заканчивается слава, овации, признание. Пустотой. После эйфории и короны, что давит на мозги и заставляет звездиться, приходит тёмная удушливая пустота.
Рядом не остаётся ни женщины, которая бы понимала и любила по-настоящему. Его, со всеми заскоками и перегибами, а не звезду с именем и деньгами. Ни детского смеха и звонкого голоса, что, любя, кричит: «Папа!».
Нет ничего по-настоящему ценного. Мишура спадает, позолота облазит. Штукатурка – и та идёт трещинами и падает к ногам пластами. Появляются неприглядные кирпичи, из которых сложен дом твоей души. И если вовремя их не прикрыть, не поухаживать, начнётся разрушение. Коррозия не металла, а ценностей.
Грэг бы хотел уберечь то, что у него осталось. Не завалить бездарно остатки жилища, где ему живётся если не хорошо, то сносно. Терпимо. Он привык. Лучше довольствоваться малым, чем пресыщаться и страдать от несварения.
Он выжал их, как лимон, но ничего не добился. Они ещё не вместе, хоть и стараются. Красные, потные, злые, раздражённые. Макс мечет молнии и Альду. Ему всё не так. По отдельности получается, а вместе пока – разное драже. Что по цвету, что на вкус. В какой-то момент Грэг понимает: их нужно оставить наедине. Пусть выскажутся, выпустят пар.
– Я отлучусь ненадолго. Продолжайте, – кидает слова, как камень. Интересно увидеть, пойдут ли по их глади круги. И если пойдут, то выйдет ли ровный гладкий рисунок концентрических окружностей.
Он не уходит. Делает вид. У него есть место, где он может видеть их и слышать. Пусть это и лукавство. И не совсем правильно. Но зато он сможет понять, куда двигаться дальше и как. Где давить, а где нажимать, править мягко, как стеком для глины или пластилина – удалять лишнее, углублять бороздки, прорисовывать линии.
Они вначале сидят на полу, обессиленные. Максу тяжело, конечно. Он, можно сказать, только на ноги встал. Энергии у него – фонтаном, так и прёт, но рывками многого не добиться. Он и сам это понимает, однако не может отказать себе в желании оторваться на полную катушку, до полного изнеможения.
Альда спокойнее и размереннее. Умеет экономить силы и работает более профессионально, чище. Но ей не хватает драйва. Запала. Огня, что горит ровно и долго. Так – тлеющий фитилёк, не более. Но Грэг в нём видит и другое: бикфордов шнур, что только и ждёт опытного или сумасшедшего пиротехника.
– Ты всё портишь, – сверкает тёмным пламенем Макс. Глаза у него сердитые и на лице написана досада. Слишком явная и обидная. Но Альда не из тех, что ведутся на такие мелочи. Лицо её – гипсовая маска. Неподвижная и невозмутимая. – Мы не стыкуемся, именно потому, что в тебе не хватает любви. Танец – это страсть, внутренний толчок, героин, что течёт по венам в определённом ритме. А ты не стараешься, понимаешь? Технически делаешь всё чисто, а любить не умеешь!
Далась ему эта любовь… Грэг морщится и страдает: Макс сейчас говорит его словами и пытается втолковать то, что абсолютно не подходит для девочки. Ведь для каждого танцора он находит свои слова. Для Макса отправной точкой была любовь, потому что это его стихия и его понимание. Для Альды… нечто глубже.
Любовь – красивое слово и прекрасное чувство, но для неё – слишком горячий каштан, что испёкся под тонким слоем пепла. Ей больше подходит вулкан. Страсть её зреет очень глубоко под землёй. И выброс Альдиной магмы – намного мощнее, цельнее. Фееричнее и зрелищнее. Как жаль, что Макс настолько недалёк и поверхностен. Не зря он её не чувствует.
Грэг только сейчас понимает: она – чувствует, Макс – ещё не до конца. Именно поэтому из них ничего не лепится. Две отдельные фигурки. Застыли каждый в своей позе и не смогли смягчиться, сплавиться.
Максова фигура – перекалённая глина. Сухая и жёсткая. Без намёка на пластичность. У него лишь напор. У Альды – восковая аморфность, что может обрести любую форму,
