Я тебя не хотела (СИ) - Малиновская Маша
Я ещё раз глубоко вздохнула, расправила несуществующие складки на своём светло-голубом платье и вышла к родителям. Папа что-то обсуждал с дедушкой, которого отпустили домой на несколько дней перед отлётом, мама заканчивала приготовления к встрече гостей. Наверное, если бы всё это происходило как должно было бы, по любви и по согласию, я бы летала от радости. Волновалась, нервничала, но летала. И я понятия не имею, как смогу выдержать весь этот жуткий вечер, этот фарс. Как смогу смотреть на Должанова, его родителей. Как постараться сделать так, чтобы мои родные остались в неведении? О чём вообще мои родители будут разговаривать с Ромиными? Я не капли не стыжусь, что мы из иного сословия, но не хочу, чтобы мама и папа чувствовали себя не в своей тарелке, находясь при этом в собственном доме. За деда я не переживаю, он кого угодно на крючок возьмёт, тот хоть бы ни о чём не догадался.
Ровно в семь в дверь позвонили. Мама, мельком поправив волосы и скинув передник, поспешила к двери, я же застыла у коридора.
— Не дрейфь, дочь, — папа сжал моё плечо. — Все проходили через кошмар знакомства с родителями любимых. Меня отец твоей матери, дед Пётр, как рентгеном просветил, когда я свататься пришёл. И Ромка твой ненаглядный переживёт.
Ненаглядный. Век бы не глядела.
Отец пошёл вперёд, и за ними с мамой я пока не могла разглядеть «дорогих» гостей. Только услышала голос Игоря Евгеньевича, приветствующий маму и отца. Потом увидела светлое пальто матери Романа. А за ними в квартиру вошёл и сам Должанов.
Признаться честно, я ожидала от себя более спокойной реакции. Думала, ну войдёт и войдёт. Проигнорирую, дежурно улыбнусь, а родители спишут всё на то, что волнуется невеста.
Но не вышло. Едва его глаза поймали мой взгляд, внутри всё сжалось, заныло, заклокотало злостью и обидой. Сердце встрепенулось и в секунды разогналось. Лёд сковал пальцы, а во рту стало сухо.
Пока мои родители были заняты радушным гостеприимством, я закрыла глаза и попыталась совладать с собой. Словно через толщу воды услышала приветствие Романа моему отцу. Лицемер. Давай, скажи, как ты разложил его дочку на столе и трахнул.
Меня обдало ароматом брендовых духов, а щеки едва коснулись мягкие губы.
— Анечка, ну здравствуй! — мягкий женский голос окутал, и я открыла глаза.
Рома очень похож на мать, только черты не такие нежные, конечно, и волосы чуть темнее. Хотя, возможно, Татьяна Должанова просто красит свои в более светлый тон. И глаза такие же — чистые, голубые, с виду искренние, но с застывшей льдинкой где-то в глубине.
Эта женщина смотрит на меня так, будто я ей очень дорога, будто выиграла джек-пот в лице её ненаглядного сына, и теперь мне откроется всё счастье мира. Ещё один слой лицемерия. Ведь она всё знает.
Ротканов мне просто кивнул и выразил желание скорее поздороваться с любимым наставником, с которым не виделся уже несколько лет. А я поняла, что мои родители смотрят на меня и Романа. Надо же как-то отреагировать. Но я не могу. Просто сдвинуться с места даже не получается. Да что там, я едва не дёрнулась, когда Должанов сделал шаг ко мне, а потом подошёл совсем близко.
— Привет, — сказал негромко и под внимательными, немного смущёнными взглядами родителей прикоснулся губами к щеке.
Не знаю, услышал ли он, как скрипнули мои зубы, но меня словно обожгло. Не могу! Не принимаю его даже в поле зрения. Начинает тошнить. Перед глазами сразу его искажённое похотью лицо и стеклянная стена между нами, через которую я так и не смогла пробиться со своими просьбами и мольбами остановиться.
— Ну что ж, давайте к столу! — мама широко улыбнулась и взяла под руку будущую сватью.
В гостиной стоял большой накрытый стол. Мама очень постаралась к такому событию. Игорь Евгеньевич водрузил в центр большой каравай, а меня стало воротить от картонности всего этого жалкого действа. И как-то обидно за собственных родителей, что они и не в курсе, что тут разыгрывается жуткий спектакль. Но лучше пусть будут не в курсе.
Дедушка был очень рад видеть своего студента, с которым они столько лет продолжали поддерживать дружбу. Устроил целый допрос Роману, о том, на совесть ли я работаю, и не стоит ли ему стыдиться, что просил за внучку.
Я с удовлетворением отметила, что, кажется, Роман тоже нервничает. Он снял пиджак и закатал привычно рукава рубашки, расстёгнул верхнюю пуговицу.
Интересно, как всё будет? Должанов своих девушек будет водить прямо в квартиру, где мы будем жить? Я ведь и надеяться не могу, что смогу остаться в дедушкиной квартире. В контракте, который мне прислал Ротканов через пару часов, как я пришла со своими требованиями, было всё чётко прописано — общая жилплощадь.
Хотя, мне, по большому счёту, плевать, кого и куда он будет водить. Пусть хоть весь публичный дом приведёт.
Потом степень сюрреализма за столом стала увеличиваться. Мама показала мой детский альбом, и все дружно посмеялись над тем, какие пухлые у меня щёки, измазанные манной кашей, и как мило я придремала на горшке. Первый класс. На этой фотке я действительно улыбаюсь от всей души. Я видела школу храмом, который откроет мне свои двери и посвятит в тайны. Я грезила о ней, рисовала ещё с младшей группы детского сада. А вот и фото с последнего звонка в восьмом классе, где я уже год, как познала ад в элитной гимназии имени Юрия Гагарина.
— Смотрите, они уже и тут рядом стояли, — заметила мать Романа. — И смотрят друг на друга как!
Ещё бы. Должанов тогда воткнул мне циркуль в задницу и наслаждался результатом.
Когда экзекуция альбомом, наконец, закончилась, Рома встал и официально обратился к моему отцу. Я чувствовала, как у меня начинает воспламеняться кожа, а внутренности сворачивает тошнота. Не знаю, какой резерв я выкачала, и где теперь просядет, но когда он протянул мне кольцо, я спокойно подала ему кисть и даже смогла выдавить улыбку. Его прохладная ладонь обхватила мою, и второй рукой он медленно продвинул кольцо к основанию безымянного пальца. Горло сдавило. Странно: кольцо на пальце, а сжимается удавкой горло.
За столом я смогла выдержать ещё не больше минуты и, извинившись, вышла на балкон. Мне нужен свежий воздух, хоть немного. В присутствии этой семьи я задыхаюсь, будто меня заперли в тесной коробке, через которую не проникает кислород. В гробу.
За спиной щёлкнула дверь, но я не обернулась. Господи, пусть это будет мама. Или папа. Но я чувствовала, кто это. Волоски на шее встали дыбом, когда обоняние уловило знакомый запах парфюма. Чиркнула зажигалка, и душный сладковатый запах табачного дыма поплыл по ветру в открытые широко ставни балкона. Роман молчал, а я не могла двинуться с места. Застыла, замёрзла в тонком платье. Уже знакомая ситуация, только в тот раз я ощущала волнение в груди, тревожное, но где-то в глубине своей приятное, а сейчас лишь холод. Куда более сильный, чем снаружи.
Мы повернулись одновременно и посмотрели друг другу в глаза. Что я хотела там увидеть? Сожаление? Раскаяние? Это бы что-то изменило?
— Отпусти меня, Рома. Я ведь ничего тебе не сделала.
Должанов тяжело сглотнул.
— Не могу.
— Почему ты так поступаешь со мной? За что? Ты отравил мою юность, Рома, потом унизил как женщину, теперь пытаешься посадить на цепь. Для чего? Почему меня? — я говорила удивительно спокойно, но горечь сказанных слов жгла горло. Я и правда хотела понять, где именно перешла ему дорогу, что всё обернулось именно так. — Ты ведь меня даже не любишь. Ты никого не любишь.
Должанов потушил окурок в пепельнице и засунул руки в карманы брюк. На меня он больше не смотрел, вглядываясь в мутное беззвёздное небо.
— Я и сам бы хотел знать ответы на твои вопросы, Аня.
Надо же, даже по имени меня назвал.
— Ты права, я эгоист. Но я умею любить. Позволь мне… — он повернулся и протянул ко мне руку, но я тут же отступила. Одна мысль о его прикосновении вызвала дрожь. Внутри всё заныло и затрепетало от страха.
Должанов сжал пальцы в кулак и опустил руку, нахмурился.
