Евгения Перова - Я все равно тебя дождусь!
Вика внесла в мастерскую немного домашнего уюта: разгребла угол под чайный столик, купила смешные кружки, какие-то необыкновенные чаи. И Марк, который раньше обедал где придется, теперь с удовольствием устраивал перерыв для «чаепития в Мытищах», потихоньку пытался заглянуть внутрь раковинки: что ж там такое прячется-то? И пару раз, разговорившись, Вика ловила на себе задумчивый взгляд Марка.
И вот теперь она в его доме и варит кофе! Подумав, Вика все-таки сделала омлет. Пришел из душа Марк, выпил кофе, потом рассеянно поковырял омлет. Вика отвернулась, потому что совершенно не могла на него смотреть, так он ей нравился. Когда они вышли в сад, выяснилось, что Марк собирается ехать на мотоцикле, и Вика струсила. Это что же, она сейчас сядет на эту страшную штуку и ей придется прикоснуться к Марку? Прижаться к нему?!
– Ну, ты чего? Давай! Надень-ка шлем. Не бойся!
Она робко села, натянула шлем.
– Держись крепче. Да не так! Обними меня.
Марк взял ее руки и сцепил у себя на груди.
– Поехали!
Вика сидела, прижавшись к спине Марка, чувствуя тепло его тела, запах кожи и чистой хлопковой рубашки, под рукой билось его сердце, ветер свистел от скорости – Вика была согласна провести так остаток жизни, так что, когда Шохин затормозил перед музеем, она не сразу очнулась. Марк снял шлем – Вика все сидела, обнимая его.
– Эй, на борту! Ты там что, заснула?
Вика соскочила и, не оборачиваясь, помчалась к входной двери. Марк покачал головой. А Вика после полета на мотоцикле, который и длился-то всего минут десять, чувствовала себя как… как Маргарита на метле – все ей было нипочем! Шохинская Лида выходит замуж, да еще так далеко, в Англию! Марк свободен! Конечно, еще остается Александра, но ею можно пренебречь, все равно она Марка не любит. Внутри себя она слышала громкую музыку – трубы, скрипки и литавры, что-то вроде известной мелодии «Время, вперед!», сопровождающей заставку телевизионного «Времени».
– Вика! Зайди к Александре за ключами, а то мне в архив надо, ладно?
– Хорошо.
Вика вдруг вернулась, сунула ему в руки свой шлем и уставилась в глаза – она была слегка выше, но Марку все равно казалось, что она смотрит на него снизу вверх.
– Я вас люблю. Вот! – сказала она, взмахнув своими волшебными ресницами, и ушла.
Шлем упал и покатился по булыжнику. А Марк стоял разинув рот. Да что ж такое происходит-то!
В архиве работала Зинаида Михайловна, которая сохраняла все подряд, нужное и ненужное, но найти что-нибудь в ее запутанном хозяйстве было сложно. После часа лихорадочных поисков Марк наконец держал в руках пыльную папку с личным делом Васильевой Тамары Сергеевны. Надо же, она всего на десять лет старше матери, а он-то считал, что ей все сто пятьдесят! Так, и живет она, если еще жива, конечно…
Ты подумай! Тамара жила в «Белом доме» – так местные называли многоэтажку из белого кирпича, где размещались в основном райкомовские и прочие советские работники, теперь уже бывшие. А Марку представлялось, что она, как настоящая Баба-яга, обитает в какой-нибудь избушке на курьих ножках, которых в Трубеже еще хватало, несмотря на пожары, регулярно освобождающие места для новой застройки. Он записал номер квартиры и, решив, что не пойдет к Александре – видеть ее совсем не хотелось, – отправился в мастерскую. Но Александра караулила его у своего кабинета, и пришлось зайти.
– Шохин, ты прости меня, пожалуйста, за вчерашний разговор. Я не знаю, как я могла вообще такое подумать.
– Почему ж не могла? – мрачно произнес Марк. – Ты ведь меня совсем не знаешь. Всего-то лет десять знакомы.
– Обиделся. Ну, хорошо, я дура, идиотка, стерва – все, что хочешь! Просто я… испугалась. Прости меня.
– Да ладно. Я пойду? Хотел к Тамаре сходить, вдруг она что помнит. Хотя сомнительно. Да и жива ли она…
Саша проводила Марка грустным взглядом: она была виновата и знала это. Ну как он не понимает? Она главный хранитель, и отвечать в случае чего придется именно ей! А в архиве Зинаида Михайловна, ворча, ликвидировала последствия разгрома, учиненного Марком.
– Что это у вас за бардак такой? Вам помочь?
– Помоги, голубчик! Видишь, что делается.
– Искали что-то?
– Да Шохину зачем-то личное дело Васильевой понадобилось…
– Вот это, что ли?
«Голубчик» быстро пролистал пожелтевшие листы дела и присвистнул:
– Да она ж сто лет как уволилась! Зачем ему?
Присвистнул он совсем по другому поводу, но Зинаиде Михайловне знать об этом не следовало. Смотри ты, как все удачно складывается!
Раздумывая о Тамаре, Марк совершенно забыл о Вике и ее признании и, только увидев ее в мастерской, вспомнил – ах ты, господи! Еще и это! Но Вика держалась как ни в чем не бывало и позвала его пить чай. Ну ладно, чай так чай, надо смыть эту архивную пыль. Они сидели напротив друг друга за маленьким столиком, и Вика поджимала, как могла, ноги, чтобы не коснуться невзначай Марка. А он все посматривал на нее и хмыкал – надо же! А потом вдруг неожиданно для себя самого произнес:
– Ты знаешь… То, что ты мне сказала сегодня… Мне еще никто такого не говорил.
– Правда?
Она сразу расцвела, засияла глазами. Шохин не выдержал и погладил ее по щеке. А Вика взяла его руку и поцеловала в ладонь. У Марка вдруг дрогнуло все внутри, и он прикрыл лицо свободной рукой.
– Ладно, все как-нибудь образуется, не переживай! – сказал он и вышел.
А Вика улыбалась – образуется! Все образуется! Ее переполняло счастье, и она немножко попрыгала, размахивая руками и дрыгая ногами, словно резвящийся щенок. Все образуется!
– Что это ты? Гимнастикой занимаешься? – Это был Владик.
И что его принесло? Испортил праздник.
– Тебе что надо?
– Да просто так зашел, а что – нельзя?
– Нечего тебе тут делать.
– Смотри какая! Твой-то где? Шохин?
– Ушел по делам.
– Так ты тут одна?..
– Слушай, вали отсюда. Стой! Куда тебя понесло? Что ты там потерял?
– Да ладно, дай картину рассмотрю. Вот это, что ли, Айвазовский?
– Хватит!
К счастью, у Владика зазвонил мобильник, и он ретировался, а то Вика уже не знала, как его и выставить. Тоже, ценитель живописи! Айвазовский ему понадобился! Вика все бы отдала, чтобы не видеть Владика никогда в жизни.
До «Белого дома» Марк дошел пешком – недалеко. Квартира Тамары была на третьем этаже. Жива ли она? Может, тут уже другие люди обитают? Но открыла сама Тамара. За прошедшие годы она еще больше похудела и сгорбилась, совершенно поседела. Нос почти упирался в беззубый рот, а на подбородке росла редкая седая борода. Но черные глаза смотрели все так же остро. Баба-яга, один к одному!
