Дж. Редмирски - По дороге к любви
Не надо было затевать эту поездку, потому что теперь я не могу отпустить ее просто так. Сначала надо все ей показать. Теперь это обязательно. Показать ей все. Возможно, когда все закончится, когда все слова будут сказаны, все действия совершены, ей будет немножко больно, зато она вернется домой, в свою Северную Каролину, с надеждой на счастливое будущее.
Беру у нее коробку с дисками, закрываю крышкой, кладу в спортивную сумку. Она наблюдает, как я открываю верхний ящик комода, достаю несколько пар чистых трусов и носков и сую их туда же. Так, кажется, все, что нужно, собрано, туалетные принадлежности в другой сумке, в машине, я привез их с собой.
Перекидываю через плечо широкий ремень, гляжу на нее:
— Ну что, готова?
— Думаю, да.
— Как это — думаешь? — Я подхожу к ней вплотную. — Что тут думать: ты либо готова, либо нет, третьего не дано.
Улыбается, а прекрасные прозрачно-голубые глаза так и сияют.
— Да, я готова.
— Отлично… Но откуда эта неуверенность?
Качает головой, хочет сказать, что я ошибаюсь.
— Ниоткуда. С чего ты взял? — спрашивает она. — Просто… все это очень странно, понимаешь? Но в хорошем смысле.
У нее такое лицо, словно она решает в уме какую-то сложную головоломку. Не сомневаюсь, в этой головке для меня найдется много чего интересного.
— Согласен, — говорю я, — странно, конечно… в каком-то смысле. Ладно, очень даже все странно, потому что так не бывает, просто как в сказке. — Я гляжу на нее, наши взгляды пересекаются. — Но в том-то вся и штука, это же здорово, поняла?
Лицо Кэмрин освещается улыбкой, она кивает, как будто мои слова в самом деле напомнили ей о чем-то хорошем.
— Так чего же мы ждем? — весело спрашивает она.
Выходим в коридор, но, перед тем как спуститься, я останавливаюсь:
— Погоди-ка секундочку.
Она ждет на верхней ступеньке, а я быстро шагаю к комнате Эйдана. Она у него в том же жалком состоянии, что и моя. Ага, вот и гитара, стоит у стенки. Хватаю ее за гриф и выхожу обратно.
— Ты что, играешь на гитаре? — спрашивает Кэмрин, спускаясь за мной по ступенькам.
— Да так, бренчу немножко.
КЭМРИН
Эндрю швыряет сумку на заднее сиденье, там, где уже лежат его сумка, поменьше, и мои две. С гитарой обращается осторожней, аккуратно укладывает сверху. Мы садимся в этот антиквариат черного цвета (с двумя белыми полосами посередине капота) и одновременно хлопаем дверцами.
Он смотрит на меня.
Я смотрю на него.
Он включает зажигание, машина с ворчанием оживает.
До сих пор не могу поверить, что я на такое решилась. Я не боюсь, в душе ни тени тревоги, мол, надо все это немедленно бросить и поскорее ехать домой. Все идет как надо, я сердцем чую. У меня впервые появляется чувство, что жизнь моя попала в правильную колею, вот только дорога не та, что раньше, и я понятия не имею, куда она меня приведет. Не могу это объяснить… Но я уже сказала и повторю еще раз: сердцем чую, что все идет как надо.
На развязке Эндрю выезжает на восемьдесят седьмое шоссе, уходящее на юг, и жмет на газ.
Приятно смотреть, как он уверенно ведет машину, как лихо обгоняет других. Непохоже, чтобы он выпендривался, петляя между автомобилями; видно, что для него это естественно, такова его натура. Ловлю себя на том, что то и дело поглядываю на его мускулистую правую руку, пальцы которой крепко сжимают баранку. Что любуюсь его фигурой и не могу не вспомнить про татуировку, спрятанную под плотно облегающей футболкой.
Сначала мы болтаем о всяких пустяках, о гитаре Эйдана, о том, что брат наверняка будет ругаться, когда обнаружит, что Эндрю взял ее. Но Эндрю, похоже, это мало заботит.
— Зато он однажды стащил у меня носки, — сообщает Эндрю.
— Носки? — удивляюсь я — нашел что сравнивать.
А у него на лице написано: послушай, какая разница, носки, гитары, дезодоранты, — собственность есть собственность.
Мне ужасно смешно его слушать, но я не подаю вида, пусть говорит что хочет.
Потом мы начинаем глубокомысленно обсуждать обувь, которой усеяны все обочины в Америке, как правило, туфли или кроссовки попадаются в единственном экземпляре. Оба сходимся на том, что все это весьма таинственно.
— Ну, представь, скажем, едет в машине парочка, девушка почему-то рассердилась на парня, стащила с него ботинок и вышвырнула в окошко, — выдвигает свою версию Эндрю.
— Да, такое, пожалуй, возможно, но мне кажется, это ботинки автостопщиков. Ты обрати внимание, как они изношены.
Он бросает на меня взгляд, словно ждет продолжения.
— Автостопщиков? — переспрашивает, так и не дождавшись.
— Ну да, — киваю я. — Они много ходят пешком, поэтому обувь у них быстро изнашивается. Идет такой вдоль дороги, ноги устали, болят, видит: лежит на обочине ботинок, один из тех, который та разозленная девица вышвырнула из окна машины. — Я тычу в него пальцем, чтобы знал, что я не отвергаю и его версии. — И этот ботинок получше, чем у него, тогда он снимает свой и надевает новый.
— Что за чушь, — говорит Эндрю.
— Но такое вполне может случиться! — возмущенно фыркаю я.
Не выдерживаю, смеюсь и хлопаю его по руке ладонью. Он улыбается с довольным видом.
Продолжаем развивать эту тему, выдвигаем новые гипотезы, одну глупее и нелепее другой.
Господи, давно я так не смеялась.
Вот так, часика через два добираемся до Денвера. Город очень красивый, расположен у подножия горного хребта, отдельные вершины похожи на белые облака, вытянувшиеся по синему горизонту. День еще в самом разгаре, солнце светит вовсю.
Добираемся до центра, Эндрю снижает обороты: ползем со скоростью сорок миль в час.
— Теперь твоя очередь: говори, куда сворачивать, — произносит Эндрю.
Мы приближаемся к очередной развязке.
Он смотрит в одну сторону, в другую, в третью, потом на меня. Застигнутая врасплох, я верчу головой, не зная, что сказать. Чем ближе мы к точке, где надо принимать решение, тем меньше скорость.
Вот уже тридцать пять миль в час.
— Интересно, куда ты захочешь ехать… — Он насмешливо сверкает на меня зеленющими глазами.
Как же я волнуюсь! Такое чувство, будто мне нужно обрезать правильный проводок, чтобы обезвредить бомбу.
— Не знаю! — чуть не кричу я испуганно, а сама широко улыбаюсь.
Двадцать миль в час. Обгоняющие нас машины возмущенно гудят, а какой-то парень в красном фургоне со свистом проносится мимо, делая нам неприличный жест.
Пятнадцать миль в час.
Да, боже мой! Терпеть не могу попадать в такие ситуации. Хочется рассмеяться, но смех застревает в гортани.
