Владимир Лорченков - Свингующие пары
Только умение подчиниться, а самое главное, желание сделать это, сказал я.
Одно без другого немыслимо, сказала Лида, и Алиса посмотрела на нее с легким презрением и нескрываемым торжеством. Лида частенько отпускала реплики с опозданием, и любила повторять сказанное, выделяя, почему-то, самое банальное и совершенно очевидное. В такие моменты мы все со временем научились делать вид, будто ничего не случилось.
Это само собой, милочка, сказала Алиса покровительственно.
Он, черт побери, прав, сказал Диего, и поднял стакан.
Мы поддержали. Алиса сглотнула чуть-чуть, и облизала губы. Она была хороша, и в этот момент все мы – даже Лида, – любовались ей. В моей жене не было доброты, милосердия, снисходительности, сочувствия, нежности. Но в ней были класс и порода.
В Алисе столько породы, сказал Диего восхищённо.
Мы были уже вдвоем, когда он говорил это. Лида и Алиса вышли на кухню, моя жена готовила все для чайной церемонии, – нашей церемонии, ничего общего со всеми существующими доныне не имеющей, отчасти это походило на попойку бродяг, отчасти, на ведьмовской шабаш, – а мы с Диего курили сигары. Он вечно таскал с собой коробку с шикарными сигарами, и плевать ему было, что я давно бросил курить. Это же не в затяжку, смеясь, сказал он. Я смотрел, как серый пепел медленно пожирает сигару. Мы были совершенно расслаблены, хотя и раскраснелись и все испытывали такое ощущение, будто мимо нас пронесся грузовик, лишь обдавший нас волной воздуха. Но он никого не сбил, и мы, – ошарашенных дети, – громко смеемся в канаве у дороги. Чересчур громко смеемся. Пытаясь смехом отогнать испуг. В это время на террасу вернулись Алиса и Лида с подносом, чайником и чашечками. Они переоделись, но их более домашние наряды не выглядели вызывающе. Мы все прекрасно знали, что этот вечер не получит продолжения. Никакого свинга. Так уж получилось с первой же нашей встречи вчетвером. Этот островок, – посреди затопленного леса, – оставался нашим пристанищем. Мы не договаривались об этом, просто заключили молчаливый союз. Алиса поставила поднос на пол, и улыбнулась мне поощрительно.
Мы все с пониманием посмотрели друг другу в глаза.
Что бы там не случится дальше, мы справились, знали мы. Слова много раз зависали на краю крыши, но ни одно не сорвалось вниз. Мы остались в рамках приличия в первый же вечер, и начало было положено. К традиции свинг-вечеринок у Диего с Лидой добавилась не менее горячий – и даже чуть сладковатый из-за диковинных сортов чая, которые находила где-то Алиса, хотя почему где-то, это ведь Диего ей постоянно их привозил, осенило позже меня, – обычай проводить у нас вечер в одну-две недели.
Виски, сигары, чай, болтовня.
Никакого секса на деле, и все что угодно на словах. Мы взяли за правило смело говорить обо всем, что взбредет в голову. Единственное табу было – никаких табу. Мы чувствовали себя четверкой из молодёжного клипа: про друзей, которые даже мылись в ванной вместе, но так и не переспали.
И это сблизило нас больше секса.
***
Мои сны о ней были порнографичны, как рассказы в дешевых журнальчиках на серой бумаге, что продавались в киосках в пору, когда я еще ходил в школу и покупал порнографические журнальчики в киоске. Он как раз был через дорогу от чертова колеса в парке, куда можно было сбежать с уроков покататься. Сесть в корзинку, прикрепленную к колесу двумя прямыми железными штангами, и подняться над небом.
Иногда я обнимался там с девочками, которые любили меня, и которых любил я.
Куда-то все это подевалось. Не знаю, куда. Я садился не раз в это чертово колесо первые несколько лет после окончания школы. Может быть, искал их всех тем, наверху. Но, поднявшись на самую верхнюю точку, я убеждался, что небо пусто, и призраков девочек, которых я неумело, – а после и умело, – тискал, там уже не осталось. Куда-то они все ушли. А вот Лида – как и Алиса – умела оставить себя возле меня, даже когда ее не было рядом. Я просыпался с мыслями о ней, ненасытный, голодный, распаленный, как тысяча самых растленных шлюх, и вылизывал мед и грязь со своих пальцев. Я просыпался, когда еще было темно, и собаки за окном, – тоже толком не проснувшиеся, – лениво полаивали на редких прохожих, спешивших домой с ночной смены. Серый рассвет еще не подглядывал в щель между шторами нашего дома. Моя голова была пуста, как воздух комнаты, весь пропитанный нашими с Алисой кошмарами, сновидениями, слабоалкогольным дыханием. Иногда мне снилось, что я все вешаю кого-то, и по много раз пытаюсь поднять тяжелое, обмякшее тело человека, – который потерял сознание от ужаса, – а оно все срывается и срывается с петли.
Всмотревшись ему в лицо, я увидел себя.
Ничего особенного для кошмара, правда? Но, как я и говорил, я стал специалистом по кошмарам в ту осень. У меня были великолепные, затяжные, потрясающие оргазмы и такие же депрессии. Ебля и плохое настроение, вот в чем я достиг небывалых высот. Думаю, я стал бы магистром Академии траха и почетным доктором, – гонорис-кауза, – Университета уныния. Они были мои постоянные спутники, как и вечная эрекция тоскливого старшеклассника, которому не дает подружка, – они встречались слишком долго, чтобы он мог бросить порвать с ней без сожалений о потраченном времени, но каждая минута без секса уходит для него жизнью. Уныние и Ебля. Я спал с ними в обнимку, и часто они не позволяли мне прикоснуться к телу Алисы, великолепной безумной Алисы, которая решила соскочить с меня, как с наркотика, и потому порвала между нами вся связи. Мы перестали пить вместе и трахались все реже, хотя она оставалась все так же великолепна, все так же хороша. Сейчас-то я понимаю, что она была готова мне изменить, а потом уже и в самом деле изменила. Неясно только, с кем, как, когда и сколько. Но если каких-то полгода-года назад эти вопросы привели бы меня в ярость и я бы значительную часть своей жизни потратил на то, чтобы выяснить ответы, сейчас…
…я смотрел на мир глазами покойника из-под толщи воды.
И все, что оставалось у него от живого, это член.
Торчащий от удушья член, и воспоминания, – странные, смытые, размазанные воспоминания, – о чем-то, что было его прошлой жизнью. Я прислушивался к своим мыслям о Лиде, как к воспоминаниям о прошлой жизни. Я знал, что мне предстоит еще несколько часов, а может быть, и целый день, без нее. Мне нравилось думать о том, что я сделаю с ней, когда получу ее, дорвусь до тела. Я лежал, без движения, подняв одеяло пальцами ног, – вытянутый, без движения, руки по швам, словно фараон, тутанхамон между жизнью и смертью, чья Душа перебегает по гигантскому члену, – вот мост между Бытием и Небытием – то в мир света, то в мир тьмы, и все никак не может определиться с выбором. Которого, конечно, нет. Боги все решили за нас. Мост дыбился еще сильнее. Я чувствовал пульсацию крови, чувствовал, как дергаются вены. Головка моего члена раздувалась, как капюшон индийской кобры. Королевской кобры. Я страшился глядеть вниз, слушая сонное сопение своей жены, изменяющей мне жены. Но я знал, что нет смысла будить ее, и что одна лишь женщина сейчас сможет укротить эту гигантскую, – смертельно опасную для всего мира, – змею. И я представлял себе моего факира, мою Лиду. Я знал, что до рассвета еще далеко, часа три, не меньше, так что я не торопился. Я начинал с пятна света, рыжего, огненного пятна, такого же яркого, как ее волосы. Она пожаловалась мне на то, что их коротко остригли, чересчур коротко.
