Оливия Уэдсли - Ты — любовь
— Мне дурно потому, что я давно не ел, — сказал Рикки и, шатаясь, вышел на площадку лестницы. Ступени запрыгали перед его глазами и свалились в одну кучу, так что ему пришлось прыгнуть, чтобы спуститься вниз. Он споткнулся, упал и сильно ушиб лицо и руку. Он совершенно забыл о случившемся; у него было чувство удовлетворенности и облегчения, как после окончания трудной, утомительной работы.
Придя на кухню, он забыл о том, что привело его сюда, но предположил, что пришел, чтобы поесть. На улице становилось светло, очевидно, приближалось время завтрака.
Рикки наполнил чайник водой из крана и понес его к газовой плите, проливая воду на каждом шагу. Поставив чайник на плиту, он открыл газ. Газ почему-то не горел — он просто забыл зажечь его — и Рикки наклонился к трубке, чтобы посмотреть, в чем дело. Струя газа резко ударила ему в лицо, наполнила ноздри, рот, проникла в легкие… Он хотел отодвинуться, уйти, но у него не хватило сил оторвать ушибленную руку от трубки, в которую он вцепился.
Газ продолжал выходить из трубки, сизо-серым туманом разливаясь по комнате.
Рикки опустился на колени и упал лицом на плиту. Непонятное блаженство разлилось по его жилам, он потерял сознание и с легкой улыбкой счастья на губах погрузился в вечный сон.
С этой застывшей на лице улыбкой его нашел пришедший на Брутон-стрит инспектор Твайн.
Он легко поднял Рикки и положил его на стол в кухне, потом вынул из кармана большой носовой платок и накрыл им худое изможденное лицо слуги.
Смит, констебль, который находился в распоряжении Твайна, подошел к столу.
— Вы можете идти завтракать, — сказал Твайн. Он слышал, как тяжелые ровные шаги констебля мерно прозвучали по тихой улице и замерли в отдалении.
Наконец, отойдя от тела и приготовившись писать протокол, Твайн сказал:
— Говорят, что в наше время нет истинной преданности! А это же что?
— Дикки ранен! — повторила Пенси, широко раскрыв свои большие глаза, — его почти убил какой-то противный маленький человек, который потом покончил с собой! О, как ужасно, как страшно.
Она села на кровати — у нее был удивительно привлекательный вид, а ее мать молча думала, что Пенси несколько странно отнеслась к такому известию. Сама она была очень потрясена и взволнована, но Пенси, казалось, была больше удивлена, чем обеспокоена или огорчена. Она совсем не была подавлена горем и отчаянием, как это было бы вполне естественно для девушки, жених которой так опасно ранен.
Внезапно Пенси вся зарделась и низко опустила голову.
Она призналась себе в том, чего бы никогда не решилась сказать кому бы то ни было, и эта правда заставила ее мучительно покраснеть от стыда.
Теперь — да, именно теперь, она не должна больше встречаться с Борисом, теперь, как бы ей ни хотелось этого, она не может порвать с Дикки.
Она была безумно влюблена в Бориса. Сейчас, когда она знала, что не может поговорить с Дикки, не может вернуть ему слово, только сейчас она поняла, что не любит его, что ее сердце целиком принадлежит Борису, что все ее существо дышит им, что она не может без него жить.
Подняв голову, она сказала матери:
— Мне тяжело об этом говорить, дорогая. Я встану и сейчас же пойду к Дикки.
Она быстро оделась, не сказав ни слова своей горничной, и отправилась одна на Сент-Джемс-сквер. В сквере она встретила Бориса, который прогуливался с таким видом, точно весь мир был у его ног, и он был самым счастливым человеком на земле.
Пенси издали заметила возвышающуюся над всеми фигуру и сразу поняла, сердце подсказало ей, что это Борис.
Она взглянула на него, освещенного лучами утреннего солнца, и дрожь настоящего обожания пронизала ее. Он был таким красивым, крепким, молодым и жизнерадостным. Его серая шляпа съехала на затылок, в петличку темно-синего костюма была воткнута маленькая роза, а изящный голубой галстук как нельзя лучше подходил к его глазам.
Когда он заметил Пенси, его лицо засияло радостью. Почти бегом он направился к ней и крепко сжал ее руки.
— Вы! О, как хорошо, какое необыкновенное счастье встретить вас в такой час одну! Я пойду с вами повсюду, куда бы вы ни шли, и проведу с вами все утро, а потом мы позавтракаем вместе в любом ресторане, какой вы выберете. И, знаете, Пенси, вы прекраснее самого прекрасного цветка во всей вселенной! Пожалуйста, не думайте уверять меня, что я не должен говорить вам этого, потому что я должен это сказать! Ведь это правда.
Он смотрел на нее все время вопросительно и с нескрываемым обожанием и восхищением.
Тогда Пенси, стараясь избежать его взгляда, дрожащим голосом рассказала ему о том, что произошло с Хайсом. Борис молча выслушал ее и сказал вполне искренне:
— Бедняга, вот не повезло! Во всяком случае, я вас провожу туда.
Он был искренне огорчен, но не выведен из обычного состояния равновесия, как Пенси. Ведь то, что на Хайса напали и тяжело ранили, не уничтожало того факта, что он имеет какое-то отношение к Стефании Кердью и что его имя постоянно связывают с какой-то таинственной девушкой! Все это было налицо и, насколько Борис понимал, когда Хайс выздоровеет, он понесет должную ответственность за все это.
Во всяком случае, сейчас он был глубоко огорчен тем, что «его Пенси» страдает. Сидя в гостиной Хайса в ожидании ее возвращения, он непрестанно думал о ней, и у него сжималось сердце при мысли, что ей тяжело.
Он живо обернулся, когда открылась дверь, но его лицо тотчас же изменилось и приняло бесстрастное выражение — вместо Пенси на пороге стояла девушка, которую он никогда не видел. Его глаза испытующе скользнули по ней: очень хорошенькая, но не в его вкусе и совсем дитя… Кто бы она была?
Он спросил:
— Не можете ли вы мне сказать, как здоровье лорда Хайса?
— Ему немного, самую чуточку, лучше, — ответила девушка дрогнувшим голосом.
— Ах, как это все печально! — сказал Борис с неподдельной симпатией в голосе. — Вы родственница лорда Хайса?
Он задал этот вопрос, пытаясь по ответу выяснить, кто эта девушка.
— Нет, — ответила она.
Услышав это, Борис был искренне изумлен, но потом вдруг сообразил, что это, должно быть, та самая таинственная девушка, о которой он столько слышал. Значит, он все-таки открыл тайну, в конце концов! Теперь он думал только о Пенси. Он сказал, глядя на Селию в упор:
— Я пришел сюда с невестой лорда Хайса, леди Виолой Трент.
Селия и раньше была бледна, но при этих словах она стала еще бледней.
— Невеста? — повторила она шепотом, странно изменившимся голосом.
— Да, разве вы не знали? Мне кажется, у них уже назначен день свадьбы. — Он говорил спокойно, не испытывая ни малейшего угрызения совести; по его мнению, Пенси была обманута, и это было единственное, что огорчало его.
