Кассандра Брук - Со всей любовью
«О да, – сказала я и добавила для заметания следов: – В разных стилях. Обычно я пишу крупномасштабнее, но предпочитаю избегать узкой специализации. Так легко впасть в рутину».
Мистер Джонсон кивнул.
«Разумеется. Разумеется. Воображение требует свежести. Но, может быть, у вас найдется что-нибудь показать мне? Я был бы очень рад. Для нас каждый новый художник – это своего рода романтическое дерзание».
Меня трясло. О Господи, думала я, надеюсь, Том прав. Не ближе, чем на расстоянии вытянутой руки. Как он меня предупреждал. Я повернула мольберт так, чтобы на него не падал солнечный свет, и улыбнулась благосклонной улыбкой.
«С удовольствием, – сказала я. – Пожалуйста, сядьте поудобнее, мистер Джонсон. Я поставлю их вот сюда: на белом фоне краски выглядят ярче, мне кажется, и у вас возникнет ощущение перспективы. Это мой первый. К рецепту «Омар На Подстилке С Эстрагоном» – исконное генуэзское блюдо, по словам Тома. Он так много путешествовал. И конечно, вы знаете, он выращивает собственный эстрагон. Широколистный сорт, естественно.
Сэм снова кивнул. Я увидела, как он сощуривает глаза. Видимо, он остался доволен, и я решила сказать еще кое-что.
«Как вы видите, идея заключается в том, чтобы оживить рецепты рисунками, изображающими людей, так сказать, в предвкушении данного блюда. Простое изображение кушаний выглядит так мертво, не правда ли? Тут изображена пара – супруг и супруга, – выражающие восторг по поводу ожидающего их наслаждения». (Ну, это, во всяком случае, была чистая правда.)
«Очень красиво, – сказал Сэм после некоторого молчания. И он одобрительно забарабанил пальцами. – Эти розовые и красные тона будут хорошо смотреться на печатной странице».
«Именно этого я и добивалась», – твердо заявила я.
И мысленно послала Тому воздушный поцелуй. Затем я убрала Омара с его подстилкой и выставила «Венерид Под Хересом». «Рецепт из Нового Света, из Балтимора, – объявила я. – Венериды там в большом почете, как вам известно. Опять вы видите человеческое восприятие». Я уже снова стала сама собой.
Сэм теперь выглядел очень счастливым.
«Очаровательно, – говорил он. – Эти телесные оттенки. Изгибы линий».
Он взволнованно поднялся и пошел через комнату.
«Они заслуживают детального рассмотрения, – продолжал он. – Я немного близорук, знаете ли. А венерид я очень люблю, как и моя дорогая жена».
Я молниеносно приняла меры. Не ближе, чем на расстоянии вытянутой руки. Я торопливо сделала полшага, заслоняя то, как Херес расправлялся с венеридами, и уповая, что чувство приличия остановит Сэма в двух футах от меня. И для полной гарантии повернула к нему мои груди.
Сэм остановился, сощурил глаза и повторил:
«Очаровательно. Надеюсь, у вас есть еще. Я получаю такое удовольствие!»
«Прошу вас, садитесь, мистер Джонсон, и я налью вам еще чашечку чая», – сказала я убедительно, но рискнула отойти от Хереса, только когда Сэм оказался на безопасном расстоянии.
Сел он с некоторой неохотой, и я налила ему чаю, решая дилемму: рискнуть или нет с Soiхаnte-Neuf? А почему, собственно, нет, подумала я. Направилась к ящику и достала из него спрятанную акварель. В мгновение ока Сэм очутился на ногах. Вот я и попалась: мольберт по ту сторону комнаты не был ничем защищен, а в руке я держала наглядную демонстрацию куннилингуса среди ракообразных. Сэм стоял между мной и мольбертом. Рассчитывая на его слепоту, я лягнула торшер. Он опрокинулся, и лампочка, слава Богу, разбилась. Теперь мы благополучно оказались в глубокой тени.
«Ничего, – сказала я. – Я покажу вам, насколько удастся», – и я наложила «Креветки Soixante-Neuf» на первые два рисунка на мольберте.
«Замысел тут более сложный, – объяснила я. – Идея в том, чтобы указать, так сказать, символически, что существует множество способов готовить креветки. Том полагает, что их не меньше шестидесяти девяти, представляете? – Я сделала паузу, чтобы дать почувствовать грандиозность этого. – Иллюстрация задумана как аллегория: фигуры, если можно так выразиться, покоятся на поверхности океана и вместе грезят, можно сказать. Разделяют восхищение перед всеми этими способами».
Лицо Сэма засияло удовольствием еще больше.
– О да, я прекрасно понял. Очень тонко. И какой вкус, позволю я себе сказать: полулежащие фигуры. Недавно мы выпустили прекрасную книгу о полулежащих фигурах Тициана. Я невольно вспомнил – не думайте, будто я хочу вам польстить».
«Боюсь, пока это все, – сказала я с сожалением. – Хотя, если вам интересно…»
Сэм прервал мою паузу мановением руки.
– Я предвкушаю наше сотрудничество, – сказал он и поднялся. – А пока, надеюсь, вы примете это как аванс, до подписания контракта».
И он извлек из кармана пиджака чек, который вручил мне. Чек Вестминстерского банка с жаворонком, а поперек жаворонка написано: «Выплатить Джейнис Блейкмор по требованию сумму в пять тысяч фунтов». И подпись аккуратным почерком: Сэмюэл П. Джонсон».
«Предварительный гонорар, – сказал он. – Подтверждение моего слова».
Когда он направился к двери, я еле успела снять три рисунка с мольберта, прежде чем он протиснулся мимо. Секунду-две он неуклюже помедлил у входной двери, несколько раз поблагодарил меня и обещал в ближайшие дни прислать гарантийное письмо. Как и мистеру Бренду, к которому он питает глубочайшее уважение. Затем он пожелал мне всего хорошего, слегка приподняв руку, словно забыв, что на нем нет шляпы. Я пожалела, что Ползучие Ползеры не прошли в эту минуту мимо. Пусть бы посмотрели, в каком респектабельном обществе я вращаюсь.
Я налила себе еще водки с тоником – водка преобладала – и уставилась на чек, пока он не превратился в смутное пятно. Затем я позвонила Тому – пригласить его пообедать в «Гавроше». Сукина сына не оказалось дома. Я оставила на автоответчике интригующее сообщение и напилась под омлет.
Вот пока и вся история Тициана с Речного Подворья. Рут, я ничего не знаю об издательствах, но я знаю, какие издатели мне нравятся. Слепые с чековыми книжками.
Это значит, что теперь я смогу покинуть «Кулинарию Цина». Как ни странно, пока мне этого не хочется. Быть Тицианом – значит проводить время в одиночестве, а «Кулинария» превратилась в мой светский салон. Просто удивительно, какие доверительные признания получаешь в обмен на фунт кофе. Я стою за прилавком, как падре, и выслушиваю исповеди. В прошлом году, когда я отрабатывала улицу, мужья рассказывали про своих жен. А теперь жены – в большинстве те же самые – рассказывают мне о своих мужьях. И, естественно, я-то знаю, а они не знают, что это была я. Будь так добра, вообрази такую сцену. «Один фунт восемьдесят восемь пенсов. Вот двенадцать пенсов сдачи, и благодарю вас, Луиза. Я уверена, все уладится. Амброз всегда производил на меня впечатление доброго, любящего человека. Мы ведь все иногда чуть спотыкаемся, потом встаем, не правда ли?» Ну, у Амброза, насколько помнится, вставал не слишком, как он ни спотыкался. Когда Луиза вчера ушла с кофе, я придумала для Тома новый рецепт: «Венус-Петушок С Яйцами Всмятку» in memoriam[32] Амброза.
