Вера Ветковская - Танец семи покрывал
Стеф, покачиваясь, как пьяный, смеясь от внутреннего возбуждения, приблизился к нему.
Если бы Стефан внимательно всмотрелся в лицо Павла, улыбка слетела бы с его лица.
Но он ничего не видел. Все как будто расплывалось перед его глазами.
— Обними меня, брат! Я так счастлив!
Неуклюже обняв его, Чон смотрел невидящими глазами на снег, залетавший на веранду.
— Я невыносимо счастлив!
Чону хотелось заткнуть уши, закрыть глаза — но он как будто окаменел.
— Павел, она такое чудо! У меня нет слов… Павел, я не стою ноготка на ее ножке… Как это возможно, чтобы она полюбила меня?!!
Чон перевел дух, высвободился из объятий Стефана.
— Как ты думаешь, меня можно любить?
Чон положил ему руку на плечо, больше всего желая в эту минуту придушить Стефана.
— Прости, — проговорил он. — Я пойду к твоей сестре…
— Иди, иди, брат, — залепетал Стефан, — сегодня все должны быть счастливы, и Стася, и Марьяша, и ты, и все! Я так вас всех люблю, так люблю, что слов нет!
На Чона смотрели глаза, которые ничего не видели, ослепленные счастьем.
«Будь ты проклята, — пронеслось в голове у Чона, — будь проклята, Зара!»
— О, я ее страшно люблю! Я ее обожаю! Я боготворю эту удивительную женщину!
Впору было испытать жалость к этому идиоту.
Но Павел испытывал полнейшее опустошение и злобу.
Он оттолкнул Стефана от себя — тот даже не почувствовал грубости этого движения, — сбежал по ступеням вниз, быстрым и решительным шагом вошел в залу, где сидели и тихо переговаривались Стася с Переверзевым и, набычившись, глядя куда-то в пространство между этими двумя, проговорил:
— Стася, я прошу тебя выйти за меня замуж как можно скорее!
Глава 20
Медовый месяц Стаси и Чона
В конце мая Стася с Чоном поженились и сразу же укатили в свадебное путешествие, взяв билеты до Симферополя.
Всю весну Чон проработал в мастерской уехавшего скульптора, малюя картины, которые Переверзев довольно успешно продавал «простому обывателю», как снисходительно именовали оба Павла покупателей их творений, хотя именно обыватели в основном давали им средства к существованию.
Стася предлагала Переверзеву и свои работы на продажу, но против этого решительно восстал Чон, сказав, что он скорее даст отрубить себе правую руку, чем позволит Стасе расстаться с ее замечательными творениями, которые когда-нибудь украсят лучшие музеи мира.
На деньги, вырученные Переверзевым, можно было закатить грандиозную свадьбу, но жених и невеста категорически отказались быть объектом зрелища, и тогда Паша пообещал им какой-то роскошный свадебный подарок к их возвращению из путешествия, после чего они с Родионом, бывшим на регистрации свидетелем со стороны невесты (Переверзев был свидетелем жениха), посадили молодых на поезд.
Стася сказала, что они с Чоном еще не решили, где остановятся, возможно, в Алуште или в Симеизе, а может, доберутся до Бахчисарая, но через сутки, когда поезд застрял на каком-то полустанке посреди донских степей, Чон неожиданно для самого себя сказал Стасе:
— А ну его к лешему, это море! Давай здесь вылезем! — и Стасе эта идея понравилась.
Проводница открыла дверь вагона, Стася с Чоном сбросили обе сумки на землю и спрыгнули следом за ними.
Впереди действительно расстилалась зацветшая степь, которую пересекала какая-то медленно струящая свои воды речка, примеченная ими еще час назад, — она протекала вдоль железнодорожных путей. За речкой белел, как пасхальное яичко, какой-то хутор в отцветающих садах, — к нему-то Стася и Павел направили свои стопы, перейдя вброд речушку, причем Чон сразу определил, что в ней каким-то чудом уцелела многочисленная рыба, и пообещал Стасе каждый день приносить улов к их раннему завтраку.
Не торгуясь, сняли комнату в просторном и чистом доме молодой казачки Люды, муж которой каждую весну уезжал в Сибирь на заработки, — и зажили душа в душу.
Стася каждое утро вставала вместе с Людой провожать в стадо ее корову и двух коз. Потом помогала Людмиле кормить гусей, уток и прочую живность, которая у хозяйки водилась в изобилии.
Люда была девушкой городской, из Доброполья Донецкой области, где познакомилась со своим будущим мужем, проходившим службу в тех краях, и недолго думая вышла за него замуж.
Она приехала сюда городской белоручкой, но за три года жизни на хуторе сделалась такой замечательной казачкой, что деревенские женщины ставили ее в пример своим дочерям и невесткам.
Люда научилась доить коров и коз, ухаживать за своей животиной, сбивать масло и делать творог. Ее куры неслись лучше всех, от коз она имела шерсть, которую отдавала прясть хуторским бабулям; они же вязали свитера и носки и носили продавать к поездам.
У Люды была самая откормленная живность, ее пироги таяли во рту, и она все на свете успевала переделать. К ней приходили за рецептами и за семенами, за советом, чем лечить прихворнувшую коровку и какого сорта прикупить кусты смородины.
И дом Люды сверкал чистотой.
Стася отыскала на хуторе несколько пригодных для картин досок, послала Чона в Новочеркасск за красками и кисточками и, пока они жили у Люды, написала ей четыре картины по временам года: голубые незабудки (вид сверху), розовые растрепанные пионы в банке, львиный зев и ноготки, завернутые в газетный лист, и разноцветные астры на клумбе. Эти картины должны были еще больше украсить стены Людиного жилища.
Чон за время их жизни на хуторе совершенно преобразился.
Если раньше в нем было что-то тяжелое, угрюмое, непонятное Стасе, то здесь он сделался спокойным, веселым, как будто все, что тяготило его прежде, безвозвратно покинуло Павла.
Рано утром он действительно уходил на рыбалку, а когда возвращался, Люда и Стася кормили его завтраком.
Под кривой сливой накрывали дощатый стол — Чон сработал прочную, хорошую скамью и вкопал возле стола. Крутые яйца, пластовый творог, желтое свежее масло, маринованные огурчики, зеленый лук — все, что имелось в Людином хозяйстве, появлялось на этом столе — ничего покупного. Это была совершенно лубочная картина, и Чона она умиляла до слез… И ни разу, пока они гостили в этом чудесном доме, не подвела погода — их мирные застолья освещало набирающее свою силу солнце. После завтрака Чон впрягался в работу на огороде; Люда и Стася отправлялись в поселок за пять километров от хутора за хлебом и сахаром. Возвращались, Стася шла к небольшому леску срезать молодые ветви ивняка и березки для коз, Люда чистила и скоблила свой дом, варила щи. Накрыв на стол, женщины отрывали Чона от пересаживания кустов малины вдоль ограды и приглашали за стол. После обеда отправлялись на реку; вечером Чон снова копался в огороде, Люда готовила пойло для коровы и коз, а Стася писала картины. После того как стадо возвращалось на хутор, доили животину, а потом садились за ужин.
