Доун Линдсей - Американская кузина
Соррел решила, что пора заканчивать далеко зашедший разговор.
— Я больше не хочу это обсуждать.
— Почему же? Мы еще не договорили. Но теперь я начинаю понимать, задумчиво произнес маркиз. — А то все удивлялся, как это вы ослабили оборону.
Соррел испугалась, что он все о ней понял, и, горделиво запрокинув голову, с вызовом произнесла:
— Ну, говорите же! Вы так же, как все, думаете, что Вильям сделал мне предложение, потому что был очарован моей мамой.
— Ох, дорогая, — ответил маркиз. — Если это так, то он был дураком, причем, совершенно недостойным вас.
— Вы думаете, мне нужна ваша жалость!
— Жалость? — Он едва удержался от смеха. — Вы ведь умная девушка, моя дорогая Соррел, почему же вы такая слепая? Кажется, мне придется еще тяжелее, чем я предполагал. Урок мне. Нечего от скуки лезть куда ни попадя, да еще жалеть себя, когда дают от ворот поворот. И все же не могу оставить вас в неведении. Ваша кузина очень красивая, и, не сомневаюсь, ваша мама тоже очень красивая. Не сомневаюсь также, что большинство знакомых вам мужчин — дураки. Но все же наверняка были… есть… такие, которые могут оценить вас по достоинству.
— Они меня ценят. Как сестру милосердия, как старшую сестру, как наперсницу. Разумная Соррел, которая всех может понять и которая никогда не лезет вперед.
Она сама не знала, зачем говорит это. В первый раз в своей жизни.
Маркиз вновь крепко сжал ей руки.
— Ну нет, я не позволю вам думать такое о себе.
Прежде чем Соррел успела что-то сказать, он наклонил голову и прижался губами к ее ладони.
Соррел вскрикнула и попыталась отнять руку. Тогда он заглянул ей в глаза, и они долги смотрели друг на друга, и Соррел не сумела спрятать от него ни своего страха, ни тех чувств, в которых вовсе не желала признаваться.
Сердце у нее билось, как никогда в жизни, и она не могла найти слов… Ей надо было бы бежать, пока не слишком поздно, но она уже поняла, что опоздала и теперь может делать что угодно, все равно ничего не изменить.
Потом он поцеловал ее в губы, и она ощутила на своих губах прикосновение его красивых губ, не давших ей ни малейшей возможности ускользнуть. Его поцелуй не был ни нежным, ни почтительным, в отличие от редких поцелуев Вильяма, он был властным, и хотя Соррел попыталась было высвободиться, у нее ничего не получилось. Маркиз положил руку ей на затылок и завладел ее губами, словно это была его собственность, забыв обо всех ее притязаниях на свободу и независимость.
Еще пытаясь сопротивляться, Соррел уже со стыдом понимала, что ее воля слабеет, а когда она оставила все попытки высвободиться, его губы стали мягкими и нежными, словно он только этого и ждал.
Соррел не сразу догадалась. Не сразу до нее дошло, что он пользуется ее слабостью, чтобы победить ее, но это уже не имело никакого значения. Она закрыла глаза и отдалась ему с удивившей его готовностью. Даже если он удивился, то вида не показал, лишь покрепче прижал ее к себе. Его губы требовали от нее ответа и были такими сладкими… В его объятиях Соррел чувствовала себя до смешного хрупкой, беспомощной и… да-да, красивой, о чем никогда прежде и не помышляла.
Соррел приоткрыла губы и, сама не помня как, принялась целовать его с испугавшей ее самое жадностью. Ее руки тоже действовали независимо от ее воли, потому что она не помнила, когда обняла его за шею, чтобы еще крепче прижаться к нему. Она даже и не думала никогда, что такое блаженство возможно.
Он ответил ей. Для Соррел все было новым, но самым замечательным было то, что он целовал ее, а не ее мать и не ее кузину. И целовал ее так, как будто вовсе не собирался отпускать ее и всю свою прежнюю жизнь только и ждал этой минуты.
Глава пятнадцатая
Шли секунды, и Соррел, очнувшись от первого изумления, не могла устоять под натиском обрушившихся на нее обычных сомнений. Он жалеет ее, и только. Как она могла даже подумать о соперничестве с прекрасной кузиной?
И тотчас, словно появилась злая колдунья, Соррел перестала ощущать себя желанной красавицей и вновь стала самой собой со всеми своими нелепостями. Неужели это она целуется на виду всего дома, и не с кем-нибудь, а с самым красивым мужчиной на свете, да еще титулованным. Нет, самое главное не это. Самое главное — то, что он почти помолвлен с прелестной кузиной Ливией.
Маркиз почувствовал происшедшую в ней перемену и оторвался от ее губ, он отпустил ее не сразу. В его глазах еще полыхало жаркое пламя, а Соррел уже боялась, что слишком выдала себя, выставила на обозрение свои чувства и свою слабость.
Они смотрели друг на друга, и он прищурился, потому что она не смогла скрыть ужас и недоверие. Соррел почти вырвалась из его рук.
— Нет! Позвольте мне уйти! Я не могу! Маркиз нахмурился, и радость на его лице сменилась усталостью.
— Хорошо, только не надо бояться. Если хотите, я могу попросить у вас прощения. Наверное, я не должен был целовать вас, но, признаюсь, я ничуть не сожалею и при первой же возможности поцелую вас еще раз.
Соррел отвернулась и спрятала лицо в ладонях, не желая показывать ему, как ей стыдно и страшно.
— О Господи, что я наделала? Как же я могла?
У маркиза брови полезли на лоб, а в глазах появились веселые чертенята.
— Признаюсь, это слишком сложно для меня, — сказал он. — Но вам бы не стоило так переживать, ведь к этому все шло с первого дня, как я приехал. Правда, я был бы рад узнать, что именно вас напугало. Разве мало времени прошло после смерти вашего жениха? Или вы все еще видите во мне врага? Или вы считаете меня одним из возможных претендентов на руку и сердце вашей кузины?
— Нет! Нет! Давайте не будем об этом говорить. Мне ужасно стыдно. Но это же ничего не значит.
— Утешайтесь этим, если можете, — сухо проговорил маркиз. — Но мы оба знаем, что вы лжете себе.
— Нет! Это ничего не значит. Если бы я думала иначе, я бы завтра же уехала в Америку! — в запальчивости крикнула Соррел.
Маркиз на минуту задумался.
— Понимаю. И все-таки вы не ответили на мой вопрос. Вы расстроились из-за вашего жениха или из-за кузины? Потому что если так, то…
Однако Соррел уже взяла себя в руки и, повернувшись к нему, проговорила, правда, дрожащим голосом:
— Прошу прощения. Я взволнована больше, чем думала. Пожалуйста, прошу вас, не говорите ничего. Вильям… моя кузина… разница в нашем положении… в наших убеждениях. Это невозможно. Пожалуйста… Я должна идти!.. Мне надо побыть одной.
Она замолчала и ушла, ни разу не оглянувшись на него и не посмотрев на окна, не следил ли кто-нибудь за ними. Соррел совсем забыла об упавшей трубе и о своем счастливом спасении.
