Ирина Лобановская - Злейший друг
Глава 9
Они сидели на кухне — Ксения еле-еле нашла время вырваться к Оле, которая после «воскресения» Игоря была на грани помешательства.
— Ты занята, я понимаю, Ксенька… — сказала она, открыв дверь, и вцепилась худой, какой-то куриной лапкой в Ксенину ветровку. — Ты пришла…
И Ксения поняла, что эту роль — утешительницы — ей не сыграть никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах. И заревела, и озлобилась на себя, и крикнула:
— Не реветь! Леля, прекрати немедленно!
Стояли в маленькой передней и плакали — мучительно, молча, безнадежно… Вышла изумленная Марина с баллоном лака в руке, постояла, полюбовалась, исчезла…
Ксения — неизменная сигарета в зубах — сбросила ветровку и сапоги.
— Хотела приехать к тебе пораньше, но транспорт не оценил мой порыв. Леля, не реветь! Разлюби твою мать! Ну давай, соберись, запряги мозги! Вино есть?
— Коньяк тоже… — прошептала Оля.
Надрались до безобразия.
Приходила Марина с деревянным гребешком, осуждающе взмахивала кудрями, советовала закусывать, исчезала…
Ксения давно знала, что Леля — может быть, она одна, Олечка Лисова — никогда не завидовала, никогда не мучилась черной мыслью: а почему это именно Леднева такая великая, а не я? Только Леля — лишь она одна — всегда искренне радовалась успехам Ксении, всегда бегала на все премьеры, отбивала в финале ладони, сияла, гордилась, радостно хвалилась сидящим рядом: «Это моя лучшая подруга!» Первая смотрела новые фильмы с ее участием. Где Ксения — главная… Главная… Та самая, которая… Как это смешно…
Остальные… да что об этих остальных… Они обзавидовались, забили себя, задавили темными вопросами: а почему она такая великая, эта Леднева? А почему я не такая? Чем это я хуже?
Да ничем! Просто — другая…
Разве не Господь даровал нам всем то, что мы имеем? И наша зависть, наша злоба — против кого они направлены? Ведь просто Господь одарил всех по-разному. По-разному! Его воля! Так против кого бунтовать и восставать? Кому предъявлять претензии? И почему Ксении не придет в голову завидовать славе Нестерова или Ландау? Да потому, что она не родилась ни художником, ни физиком. Но почему все убеждены, что тоже могут играть на сцене, и играть прекрасно? Просто их обошла судьба-злодейка… злодейка-судьба… судьба-преступница… Повинная во всех наших бедах…
Ксения старалась не обращать ни на кого внимания. Раньше, когда еще различала косые и прямые взгляды, спросила как-то об этом отца Андрея. Он сказал:
— Постарайтесь быть словно мертвой к любому мнению о себе — как к плохому, так и к хорошему. Еще Данте изрек: следуй своей дорогой, и пусть люди говорят, что угодно. И поговорка есть: «Делай то, что должно, — и будь что будет». Но вот Тихон Задонский советовал не отрекаться, когда люди тебя хвалят, потому что к тем добродетелям, которых у тебя еще нет, они могут прибавить смирение, которого совсем нет, сумеют нечаянно открыть потаенное в тебе.
— Разве не Господь нам дал нашу судьбу? — спросила Оля, покачиваясь на табуретке.
Ксения захохотала:
— Лелька, да ты совсем пьяная! Съешь что-нибудь! Ты веришь в судьбу или путаешь одно с другим? Да какая может быть судьба? Все в руках Господа. Если человек будет жить по Его заветам, будет одна судьба, нет — другая. У нас свободная воля. Господь сказал: живи, как хочешь, только знай, что придется отвечать за все. Атак — пожалуйста, выбирай. Каждый сам себе дирижер… Вот какая у меня судьба? Просыпаюсь, тружусь, радуюсь… А потом вдруг встану в один прекрасный день и скажу: «Все, устала, больше нет моих сил! Мне еще тридцать девять лет!» И могу пуститься во все тяжкие, и помереть через три дня от переизбытка чувств… Все в моих руках. Это просто, как линейка.
Ольга давно просила подругу зайти, чтобы подробно рассказать о той встрече с мужем. С мужем… Кто он ей теперь?…
— Я никому еще не рассказывала подробно, — бормотала Оля, раскачиваясь все сильнее, — никому… я ждала тебя… Ксения… я не знаю, что мне делать… все пустое… теперь, сейчас… ты мне не подскажешь?
Историю Игоря Ксения выслушала молча. Да, поворот неожиданный… бьющий наотмашь… Что делать… А разве можно еще что-то сделать?…
Она так и выпалила. И совершенно напрасно. Ольга тотчас вновь облилась пьяными родниковыми слезами.
— А как я буду жить? Теперь… после всего этого… и дети… Что я им скажу?
— Да зачем тебе им что-то говорить? Разлюби твою мать… Они прекрасно проживут и без этой информации. Давно думать забыли про папашку… Был — и сгинул… За скобками! Леля, соберись! Запряги мозги!
— Но он ведь прав! — вдруг выкрикнула Ольга.
— Что?! — изумилась Ксения. — Кто прав?!. Твой Игорек?! Который бросил тебя с двумя голодными ртами?! Соберись, Леля!
— Я давно собралась! — Ольга внезапно встала и опустила руки. — Я собралась… Я поняла, как жила и как надо… общее место…
Ксения не выдержала, выплюнула сигарету и громко фыркнула:
— Что ты поняла? Да разве можно что-нибудь понять? Ну, если на то пошло… И как же надо? Хочется открыть для себя истину… А люди… Они вечно живут по двойным стандартам.
— Не надо ерничать, — тихо попросила Ольга. — И я не могу так сразу… Про двойные стандарты мне уже твердил Максим. Это что-то…
Ксения одобрительно кивнула:
— Он у тебя умный малый. И кто-кто, а ты прямо создана, чтобы стать свекровью: не суешь носа в чужие дела, не сварлива, да и вообще характер у тебя легкий. Так вот насчет людей… Они всегда имели двойные стандарты. Артистов или скоморохов в средневековой Руси чурались, как людей «нечистых», и жили с ними часто раздельно, по принципу апартеида. Но это ничуть не мешало приглашать из резервации этих самых изгоев выступать на всех праздниках! Жить, мол, рядом — ни под каким видом, а смотреть на их выступления — пожалуйста, сколько угодно, с превеликим удовольствием… Только я вот чего никак не понимаю… Ты с Игорем прожила немало лет. Неужели ты за ним ничего такого не замечала? Не верится… В церковь-то он ходил?
Ольга ответила не сразу:
— Конечно, ходил. Но вроде нечасто… Детям ничего такого не говорил. Мне тоже. Все молчком… Я сама ничего не понимаю. Но ведь ты тоже ничего не замечала ни за Сашкой, ни за Глебом. Пока они вдруг не раскололись…
Ксения снова закурила.
— Твоя правда. Не замечала. Но я ведь и не смотрела на них толком. А ты… ты другая… внимательная… наблюдательная… заботливая…
Ольга с досадой махнула рукой:
— Очень внимательная…
— Да я вообще жила будто одна до поры до времени. Семья как-то по боку. А потом… — Ксения выдохнула дым, — потом Сашка стал меня доставать, прямо изводить своими новыми идеями. Например, зачем тебе сцена, для чего? Роль и единственное назначение женщины — семья и дети. И вообще да прилепится жена к мужу своему. Прилепляйся — и все тут! Это просто, как линейка. А если я не хочу, не могу, не умею? Семья, конечно, должна строиться по одному принципу: или оба верующие, или наоборот. Но если так не вышло, не сложилось? Если муж позже пришел к вере? Что тогда? Вот как у тебя… Игорь нашел гениальное по простоте и уникальное по бесчеловечности решение. Сашка до эдакого не додумался. Зато увлекся примерами… Однажды рассказал мне о какой-то неофитке. Эта идиотка стала ходить в университет в штопаном свитере и вытертой юбке, не меняя их всю зиму. Прямо экстремалка, приколистка! Но от пристрастия к зеркалу, по крайней мере, на время избавилась. Чего и добивалась. И это для нее было важнее всего. Да, ее поведение выглядело вычурным, показным. Но зато — совершенно чистая радость об обретенном Господе, и хочется взять и перевернуть все, все отдать, все поменять… Жить по-православному, твердил Сашка. Часто бывать в храме, отказывать в супружеской близости во время постов, не есть мяса, выкинуть телевизор, не смотреть фильмы с Джеки Чаном, разломать диски с компьютерными играми, вырвать пирсинг из пупка, читать Библию и слушать радио «Радонеж». Без вариантов.
