Ирина Лобановская - Дорогая кузина

Он играл в простоту и непосредственность.

Отец засмеялся. Серафима вскинула на него трагические растерянные глазки. Поскольку она жила с такими с самого рождения, отец не обратил на них ровно никакого внимания.

— Сейчас умоюсь с дороги и поем вместе с вами. А ты почему не ешь, Сима?

— Не хочется, — жалко пролепетала дочь.

Ей всю ее коротенькую жизнь почти ничего не хотелось, а потому заявление опять имело нулевой эффект. Охлынин-старший, безразлично кивнув, важно удалился приводить себя в порядок. Да и вопросы он задавал исключительно потому, что так принято. Нельзя не спросить у дочери, почему она сидит с унылым видом над пустой тарелкой. На самом деле мэтра отечественной песенной классики в глубине души не волновали ни Серафима, ни, тем более, Илья, ни вообще никто из окружающих. Его беспокоило лишь его собственное будущее, личная судьба, а в связи с этим ему была жизненно необходима Ариадна. И никто другой.

Он прекрасно знал, что для семейной жизни нужна не грубая физическая страсть, стремительно угасающая от жизненных ветров, а родство душ и характеров. Он не верил в существование вечной любви, однако снисходительно допускал, что она способна перейти в длительную привязанность. А физическая близость лишь подкрепляет такую дружбу.

Об основной причине необходимости Ариадны мэтр предпочитал умалчивать даже в диалогах с самим собой.

Неожиданный визит Ильи был для Охлынина не таким уж неожиданным. Великий поэт предполагал, что приехавший в Москву сын может нагрянуть к отцу на квартиру. Это естественно. И Вадим примет сына, как положено. Но не более того. Вежливость — это простое и привычное поведение хорошо воспитанных людей. Это всего-навсего отсутствие раздражения, что прорывается при дурных манерах. Когда-то Охлынин об этом где-то прочитал.

Но на его помощь и поддержку пусть парень не рассчитывает! Вадим пробивался сам (он слегка покраснел от своего лукавства), вот пусть и его малец самостоятельно работает головой и локтями! Это наилучший опыт жизни.

Нужно просто светски побеседовать с сыном, по-дружески его принять, для вида обласкать, может быть, даже что-нибудь пообещать для порядка, но больше не пускать на порог. Строго-настрого запретить прислуге, жене и дочери упоминать о парне, как можно суше и холоднее отвечать на его звонки и не открывать ему дверь. Охлынина-старшего поймут и не осудят. А мрачное настроение дочери свидетельствовало о том, она сама готова с превеликим удовольствием выставить братца вон.

В доме Охлыниных было не принято подвергать сомнению поступки и мнения главы семьи, оспаривать его решения и возражать ему. Так постановила когда-то Ариадна. А позже Вадим стал чересчур велик. Его в свое время безумно ласкало могучее ЦК партии, обожавшее его патриотические песни о молодежи и советском строительстве, воспевавшие и славящие родную страну. Поэтому смешным и диким казалось любое слово, сказанное ему вопреки. О критике Охлынина в печати вопрос не стоял. Если только пародии… Но они лишь подогревали интерес и раздували ажиотаж вокруг столь популярного имени.

Правда, времена теперь резко изменились. Кануло в Лету всевластное ЦК, исчезли обкомы и райкомы, родились и стремительно набрали силу, встав на крепкие ножки, олигархи, рванувшиеся вперед со стремительностью и напористостью электрического тока…

— Теперь Чубайс — наше все! — посмеивалась Ариадна. — А раньше, помнится, если я ничего не путаю, нашим всем был Пушкин… Но это нынче мелочи, настоящие пустяки!

Вадим отмалчивался, но мрачнел и грустнел день ото дня…

Он переоделся, умылся и вернулся в столовую к детям. Они сидели по-прежнему отчужденно, не общаясь и стараясь не глядеть друг на друга. Илья с аппетитом продолжал лопать — сколько же влезает в это тощее тело?! — зато Серафима привычно тосковала над пустой тарелкой, уставившись в стену.

Охлынин важно опустился на стул рядом с сыном и вновь покровительственно положил пухлую руку с седеющими кустиками волос ему на плечо.

— Итак, — снисходительно начал великий поэт, — я слышал, у тебя большие успехи. Ты поступил в Литинститут.

Илья кивнул, не переставая жевать:

— Угу… В тот, где ты работаешь профессором.

Симочка испуганно взглянула на отца. Новый ректор совсем недавно потребовал категорической отставки мэтра-песенника, и с осени Охлынин больше не будет преподавать в Литинституте и вести там семинар…

Но Илья об этом не подозревал. И упрекнуть его ни в чем невозможно.

Вадим Анатольевич помрачнел:

— Видишь ли, я решил уйти… Мне стало тяжело работать, студенты — серьезная нагрузка, большая ответственность… А мне пора на отдых. Буду жить на даче.

— Да там семинары только раз в неделю, по вторникам! — сообщил уже отлично информированный сын. — Какая это нагрузка? — Он иронически взглянул на отца, не поверив ни одному его слову. — А дачка у тебя, небось, в Переделкине?

Сима потеряла всякий контроль над собой и, даже не замечая, без конца затягивала пояс на платье все туже и туже, собираясь перерезать себя им пополам. Она не столько любила отца, сколько дорожила честью фамилии, свято берегла ее и тряслась над ней, считая себя наследницей и продолжательницей рода, хранительницей семейного очага.

Симочка часто искренне горевала и страдала, переживая, как личную огромную трагедию, отсутствие аристократических каст. Теперь в стране существуют только богатые и бедные. И никакая иная классификация не способна подтвердить различие между социальными ступеньками современного общества. Есть еще аристократия науки, или, вернее, научной промышленности. А искусства исчезают…

Симочке страстно хотелось быть аристократкой по рождению, но ей сильно мешали ее простые деревенские корни, которых она стыдилась и старалась всячески скрывать.

Отец снял руку с плеча сына. Тот ухмыльнулся.

— Сима, пригаси огонь! — велел Охлынин. — Горит слишком жарко. Да, у нас действительно дача в Переделкино, где живут многие литераторы. Они это заслужили! Когда ты получишь такое право, тебе тоже выделят там дачу. А пока расскажи, о чем ты пишешь. И чем интересуется и живет сегодняшняя молодежь. Это очень любопытно. Хочется знать о ее настроениях.

— А чего, Симка не желает тебе рассказать о своих настроениях? — поинтересовался Илья. — У тебя ведь есть молодежь прямо на дому!

Сестра перекосилась. Илюша довольно усмехнулся.

— Но это, так сказать, именно домашний и привычный источник информации, — заметил отец. — Нужны и другие.

— А читательские конференции? Всякие там встречи с читателями? И твои студенты… Они тебя не обогащают и не насыщают? — не унимался Илья.