Анастасия Соловьева - Принц для неудачницы
– И поэтому ты меня тут больше не задерживаешь, я правильно понял?
В ответ Ксения не придумала ничего лучше, чем сосредоточенно отглотнуть чая.
– Ладно я шучу. Сегодня после обеда мне действительно надо смотаться в город, но к ужину я вернусь. Ты рада?
– Конечно. Хотя мы уже решили, что не стоит из-за меня напрягаться. Я самый неприхотливый в мире пациент!
После его отъезда Ксения валялась в кровати, скучала, от нечего делать вспоминала утренние диалоги с Рахмановым и находила их забавными. Потом незаметно для себя она заснула и увидела чайный стол, себя и Рахманова. Они пили чай с баранками, висевшими прямо над столом на веревке. Ксения явственно чувствовала во рту приторно-сладкий ванильный вкус. Постепенно этот вкус стал разрастаться, заволок рот, проник в горло – оно противно зачесалось и напряглось.
Ксения проснулась, задыхаясь от кашля.
Вернувшись из города, Рахманов заявил, что больше не потерпит в своем доме самоуправства и самолечения. Невзирая на отчаянные Ксенины протесты, на дачу был приглашен доктор – из частного медицинского центра в Питере.
Доктор долго слушал и простукивал Ксению. И наконец объявил, обращаясь к Рахманову, что пневмонию у его супруги можно исключить. У нее бронхит в тяжелой, запущенной форме. Раньше-то обратиться к врачу они не могли?
Рахманов пробормотал, что болезнь у его жены недавно. На что доктор раздраженно заметил, что болезнь надо душить в зародыше, а не ждать, когда она возьмет человека за горло – в буквальном смысле. Теперь Ксении нужно принимать кучу лекарств, и строго по часам – под рахмановскую ответственность! А знает ли Рахманов, что хороших лекарств на свете нет?.. Почему?.. Еще не изобрели, поэтому! Все с побочным эффектом – одно лечим, другое калечим! То, что искалечат лекарства, будет на его, рахмановской совести.
Уходя, доктор пообещал Рахманову навестить его супругу через пару дней. Само собой, что после выздоровления Ксении нужно будет приехать в их медицинский центр, сдать анализ крови, исследовать бронхи и легкие. Потому что в таком климате, как у них, с легкими шутить он не советует.
Услышав, что Ксения в этом климате живет недавно, доктор пуще прежнего накинулся на Рахманова. У женщины еще процесс акклиматизации не закончен, а он позволяет ей без верхней одежды выходить на улицу! Хорош! Это преступление перед ее здоровьем!
Рахманов слушал доктора с виноватым видом, а Ксению все время подмывало встать и сказать, что Рахманов тут ни при чем. Что ей и в голову бы не пришло советоваться с ним по поводу одежды! Но слабость и жар притупляли, как-то искажали ее возмущение.
Она так и не узнала, чем закончилась разборка Рахманова с доктором. Лишь различила сквозь сон хлопок двери, рокот отъезжающей машины, который, впрочем, можно было принять и за рокот волн. Все как-то мешалось и путалось.
А потом вдруг из этого сумбура выплыл собственной персоной Рахманов и сказал, что пора принимать таблетки, что есть, пить, спать, лечиться она будет теперь строго по часам. Ксения пробовала возмущаться, уверять, что лучшее лекарство для нее – сон. А когда приняла лекарство, поняла, что возмущаться больше не хочет. Все дело в том, что ей прописали антибиотики. Лекарства, направленные против жизни микроорганизмов, вызывающих кашель, но заодно и против ее – Ксениной.
От этих лекарств она как будто одеревенела. Ни кредиты, ни хрупкость будущего, ни сам Рахманов больше не были интересны ей.
Однако лекарства сделали свое дело – за неделю кашель прекратился. Питерский доктор разрешил Ксении вставать и даже совершать короткие прогулки по саду.
Видя, что она пошла на поправку, Рахманов засобирался в город. Забив до отказа холодильник и морозильную камеру, он сообщил гостье, что у него накопилось множество не требующих отлагательства дел и, кроме того, очень возможно, что на несколько дней ему придется съездить в Москву. В заключение своего короткого спича он просил Ксению не скучать и быть умницей во всех смыслах. Это означало не выходить в Сеть, не включать мобильник, принимать витамины, пить клюквенный морс, есть гранаты и не бегать по саду в одной футболке.
Последнее напоминание было ей особенно неприятно. Ксения почти стыдилась своей выходки. Неужели это она – далеко не юная девица – носилась раздетой по саду, чтобы зажечь страстью сердце этого добродушного бодрячка?
С довольной улыбкой он изрекал прописные истины, прощаясь с ней на пороге дома – веселый, румяный, в меру упитанный.
– Всего хорошего, Иван, – сказала Ксения холодно. – Благодарю вас за заботу.
Со странным прилежанием, как запрограммированная, Ксения исполняла предписания питерского врача, о которых говорил ей Рахманов, уезжая. Понемногу она стала чувствовать себя лучше. В душе уже не было той болезненной сухости, и временами Ксения слегка жалела, что не сказала Рахманову на прощание чего-то простого и важного, как собиралась накануне, не протянула руки или даже обеих рук…
Порой ей казалось, что она ведет себя как собака на сене. Когда Рахманов не скрывает своих нежных чувств, она, по разным причинам, хочет выглядеть недоступной. Но стоит ему чуть-чуть дистанцироваться, она сгорает от неразделенной любви.
Но может быть, все проще. Эмоциональные фазы у них не совпадают – Рахманов просто-напросто не ее человек.
А Володя, выходит, был ее?! Кидалово, как говорили о нем бандиты.
Еще ей вспоминалось печоринское: «Женщины любят тех, которых не знают». А она почти две недели наблюдала его с чашками, кастрюлями, тарелками, полотенцами, просыпающимся в кресле, возвращающимся с покупками… Он готовил ей морсы, варил бульоны, и неудивительно, что его мужские акции рухнули. Ничего плохого нет в том, что ваш муж готовит обед и моет посуду. Но заметьте, муж! А не романтический возлюбленный…
Ей смутно было чего-то жаль. Иногда своей несостоявшейся любви, а иногда того, что у них с Рахмановым так ничего и не вышло. Он это почувствовал и уехал. И все, как говорится, к лучшему.
Сидя в дождливые дни на террасе, Ксения пробовала выразить свои переживания словесно. Выходило, к примеру, такое:
Как я живу? Не скорбя, не любя.Будто во сне – но без сна.
Написанное она обычно комкала – хороший редактор побеждал в ней плохого поэта.
«И ведь это неправда! – Она почти веселилась. – Я пишу «без сна» в угоду романтическим штампам, а у меня здоровый сон и волчий аппетит!»
В шутку пообещав себе никогда не сквернить бумагу, Ксения взяла зонт и отправилась на прогулку. Гулять по дачному поселку – он назывался «Удачный берег» – казалось интереснее, чем по городу. В городе, даже в таком, как Москва, дома в основном все одинаковые. Не в арбатских переулках, конечно, и не на Бульварном кольце. У них на «Тимирязевской» – одни хрущобы. Или классические пятиэтажки, или девятиэтажки – хрущобы с лифтом, или шестнадцати-двадцатидвухэтажные дома; но и те мало чем отличаются от перечисленных выше: бетонный фасад, украшенный четкими линиями прямоугольных окон. Ксения знала, что такая застройка имеет один значительный плюс: никому в общем не обидно.
