Елена Лагутина - Солнце ближе
Лера молчала.
— Лерка, — грустно позвала Вика и заботливо откинула прядь с ее лица, — ну что с тобой?
— Ты же знаешь, как сильно я его люблю. Правда ведь знаешь?
— Знаю. — Вика пододвинула табуретку, уселась рядом, прижала к себе Лерину голову и принялась нежно перебирать ее волосы.
— Я люблю его больше… больше всего на свете. Больше жизни! — Лера всхлипнула.
— Ну, успокойся. Не надо так. Ты хочешь родить этого ребенка, да?
— Иногда мне кажется, — Лера, полностью поглощенная своими мыслями, даже не услышала, о чем ее спросила Вика, — иногда мне кажется, что я люблю его настолько сильно, что готова умереть, просто умереть. И еще… Помнишь, я тебе об этом уже говорила. Помнишь? — Лера подняла заплаканные глаза.
— Да о чем? Ты сначала скажи…
— О том, что он относится ко мне не так, как я к нему.
— Это тебе просто кажется. — Голос у Вики немного дрогнул, но Лера этого не заметила. — Он тоже тебя любит.
— Любит, — согласилась Лера, — но не так сильно, как я его. Я его так люблю, что мне иногда становится страшно.
— Чего же здесь бояться?
— Ты не понимаешь, — Лера отстранилась, поправила волосы, — я не смогу жить без него.
— Да кто тебе сказал, что ты должна жить без него?
— Я боюсь, что он меня разлюбит. Знаешь, Вика, я рожу этого ребенка!
Она подняла глаза, мокрые от слез, и Вика отшатнулась.
«Сумасшедшая», — мелькнуло в голове. Лера и впрямь напоминала купринскую Олесю, лесную ведьму, и в глазах светилось настоящее безумие.
— Лера, прошу тебя, успокойся. Умоляю! — Вика попыталась снова прижать ее к себе, но Лера отстранилась, достала из пачки тонкую длинную сигарету и затянулась — нервно и глубоко.
— Я ему ничего не скажу. До тех пор, пока… Пока не будет поздно.
— Почему? — Вика не могла понять, почему подруга упрямилась.
— Потому что он не захочет. Я знаю, что не захочет. А я все равно!
«Может, и нет никакого ребенка, — подумала Вика, — хоть бы не было!»
— Лера, — она снова принялась уговаривать ее не делать глупостей, — ребенок — это не игрушка. Ты родишь его навсегда, понимаешь? Потом ты уже не сможешь от него отказаться, тебе придется о нем заботиться, и все остальное…
Вика чувствовала, что говорит как-то невыразительно, коряво, что не может подобрать нужных слов для того, чтобы выразить свои мысли — впрочем, и мысли у нее были путаными.
— И потом — твои родители. Думаешь, твой папа будет рад, когда узнает, что скоро станет дедом? Сомневаюсь. — Вика, не став дожидаться Лериной реакции, сама ответила на свой вопрос: — Ну, Лариса, предположим, женщина прогрессивная, она поймет… И все равно.
— Вика, мне девятнадцать лет. Между прочим, моя мама родила меня в двадцать. Почему я не имею права? Нет, это все ерунда. Мама прекрасно относится к Кириллу, она его обожает и находит обворожительным. Папочка, кстати, против него тоже ничего не имеет. Так что дело не в этом. Дело в нем, Вика! Понимаешь, в нем!
— Ты думаешь, он будет против?
Лера только кивнула, досадливо затушив в пепельнице окурок.
— Но его можно понять, — задумчиво произнесла Вика, — мужчины всегда боятся ответственности. А ведь ребенок — это большая ответственность…
— Заткнись!
Вика едва успела пригнуться. Мимо пролетела чашка, с грохотом ударилась об стену и разбилась на мелкие кусочки. Вика и сама почувствовала всю степень казенности своей последней фразы, а Лера, в свою очередь, даже не подумала извиниться.
— Не нужно мне цитировать учебник по психологии! Ты не лучше меня знаешь про ответственность. Ты не можешь этого знать!
Вика смотрела на разноцветные осколки, которые лежали возле стены в густой коричневой луже. Лера всегда наливала себе кофе заранее, предпочитая пить его теплым, а не горячим. Теперь он остывал на полу. Голубые и розовые горошины на осколках чашки выглядели глупо.
— Это не повод для того, чтобы бить посуду, — хмуро заметила Вика.
— Не повод?! Ты так считаешь, да? А я вот считаю по-другому!
Вика не успела и глазом моргнуть, как об стену ударилась вторая, на этот раз пустая, чашка, с такими же голубыми и розовыми горошинами.
— Ты становишься социально опасной. — Вика проводила глазами чашку и перевела взгляд на Леру, но та уже совсем выбилась из сил. Моргнула, еще раз моргнула, заморгала часто-часто и разрыдалась, уткнувшись в Викины колени. Вика молча гладила ее по волосам, только изредка тихонько приговаривая:
— Ну, не надо так. Все будет хорошо. Вот увидишь. Он же любит тебя, глупая…
Лера потихоньку успокаивалась. А Вика все гладила и гладила ее мягкие волосы, пропускала их между ладонями, закручивала между пальцами — и не могла, никак не могла избавиться от преследующей ее мысли. Мысли о том, что Лера в принципе не ошибается. Что Лера права, что она совершенно точно чувствует то, что и словами не выразишь. Слова — это настоящая нелепость. Что значит случайный взгляд, который Вика поймала на себе несколько дней назад? Что означает прикосновение руки, которое длилось чуть дольше, чем длится простое прикосновение? Совсем чуть-чуть, и все-таки дольше. На секунду, может быть, на две — но может быть, Вике все это показалось? И если бы не было того глупого поцелуя в больнице, то не было бы и взглядов, и прикосновений? Ведь он, черт возьми, встречается с Лерой и любит Леру — к чему тогда эти взгляды и эти прикосновения, которые ничего, кроме страха, в Викиной душе не рождают? Глупо, нелепо — и бессмысленно.
Через три дня Лера прошла ультразвуковое исследование. Подозрения подтвердились. На листке бумаги, слегка подрагивающем в ее руках, неровным крупным почерком было написано: «Прогрессирующая беременность 6,5–7 недель. Размер плодного яйца — 18 мм».
— Восемнадцать миллиметров, — Лера опустила листок вниз, — ты можешь себе представить, Вика, — восемнадцать миллиметров! А ведь это человек!
— Это еще не человек, — почему-то хмуро ответила Вика, — это плодное яйцо.
Встретившись глазами с Лериным взглядом, она улыбнулась.
— Ну, так что ты решила?
— Я же тебе уже сто раз говорила — буду рожать! Теперь нужно подумать о том, каким образом я преподнесу эту новость маме. И папе. Хотя в принципе папа — это уже мамина забота, — беспечно закончила Лера.
— Ну а… — начала было Вика, но Лера ее оборвала, сразу догадавшись, о чем та собирается ее спросить:
— Давай пока не будем. Я еще не готова… Мне надо подумать, прежде чем сказать ему об этом.
— Но ты все-таки скажешь? — с тревогой всматриваясь в ее глаза, настаивала Вика.
— Не знаю. Наверное, все-таки не скажу.
