После развода. Верну семью снова (СИ) - Кароль Анита
И сделал это. И снова угрозы. Будто в прошлое вернулись. Стас сворачивает разговор, увидев меня на пороге.
− Я тебя разбудил? Извини.
− Не спала еще… Что происходит, Стас? Тебе снова угрожают? – наступаю на любимого мужчину. – Ты снова подвергаешь опасности своих детей? Ты о них подумал?
− О них только и думаю…
− Неправда! Это ты мечтал всегда заниматься уголовными делами. Почему не разводами? Там все намного спокойнее проходит. Ты – эгоист! Подонки не остановятся ни перед чем, и ты прекрасно знаешь об этом…
− Я все продумал, завтра перевезу сюда Юльку с ребенком и твою мать. Охрану уже усилил. Сигнализация хорошая, полиция будет здесь через пару минут, если кто−то влезет на территорию…
− Я не выйду за тебя замуж снова, − опускаюсь в кресло и закрываю ладонями лицо. – Я не хочу сидеть постоянно в доме под охраной. И сына я у тебя отсужу. Докажу в суде, что твоя карьера подвергает мальчика опасности. А потом увезу его на Алтай. Подальше от чумового папашки.
− Ну любимая, это моя работа, − присаживается на корточки и ловит мои похолодевшие пальцы. – Я всегда мечтал дослужиться до прокурора.
− Это амбиции, − отметаю резко все его доводы. – Из−за всех этих кафе я потеряла связь с семьей. А из−за своей мечты ты рискуешь потерять не только связи с нами… ты нас рискуешь потерять… причем всех, и навсегда!
Я ухожу, а Исаев так и сидит на корточках перед креслом. Я бы уехала утром, но ребенка не отдаст ведь, а я теперь чувствую за мальчика ответственность и не смогу оставить его в доме, где грозит опасность.
Теперь снова буду шарахаться от каждого шороха, как тогда.
Глава 34
Мы сидим взаперти уже три недели. Дочь ноет, не привыкла бездействовать. Ее утомляет постоянная возня с ребенком.
− Я хочу в клуб! – топает ножкой и машет на меня только что выглаженной пеленкой. – Я забыла, когда тусила в последний раз. Ты сама сказала, что с рождением ребенка жизнь не заканчивается.
− Мы все терпим вынужденное заключение, и ты потерпишь. Зато живая, − отмахиваюсь, заказывая по интернету продукты.
Выяснять отношения с Исаевым бестолку. Он поселился почти в своей конторе. Надеюсь, это дело закроет скоро, и уйдет в гражданский суд, как обещал. Мы хоть выдохнем спокойно.
− Ты хорошо подумала, прежде чем снова со Стасом расписаться? – вдруг дергает на разговор мама. Я и не заметила, когда она в кухне появилась. Удивленно смотрю на старушку. Вроде всегда была за него. – Ну что смотришь? Вы оба изменились, стали совсем другими. Уживетесь ли?
− Не уживемся, так снова разведемся. В чем проблема−то, мам? − откладываю смартфон, нажав на галочку, дающее согласие на доставку продуктов.
В чем−то она права. Мы очень изменились. Как бы поменялись местами. Теперь он, по сути, бизнесмен, а мне предстоит воспитывать ребенка. Но вот пусть Исаев решит со своей опасной работой, и все у нас будет хорошо. Меня не пугает роль матери и бабушки.
Но мама уронила зерно сомнения в плодородную почву. Когда Стас явился домой поздно ночью, я ждала его в прихожей. Увидев меня, выронил портфель и устало опустился на банкетку.
− Оль, давай только без нравоучений? Мне и так не сладко. Накормишь меня? – берет за руку и тянется губами к моим пальцам.
− А в конторе не кормят? И вот думаю, что поторопилась я, решив снова узаконить наши отношения, − увожу руку, ставлю ее на пояс. – Ты очень изменился, стал упертый, амбициозный.
− Я дело не брошу, если ты об этом. Человек на меня надеется, я не могу его подвести.
− А, ясно… чужого мужика ты не можешь подвести, а свою семью подставлять можешь. Пусть нас перережут, тебе все равно?
Меня несет, я начинаю повышать голос. Высказываю, а Стас молчит. Губы поджал.
− Оленька, мне не все равно. Но ты можешь все бросить и умчаться на свой любимый Алтай. А че, там твое кафе, дружок еще, который тебе слезки утрет, утешит и защитит, − шипит Исаев, вскакивая.
Неожиданно. Впервые вижу ревнивое раздражение, исходящее от того, кого хорошо знаю. С кем прожила двадцать с лишним лет. Сверлим друг друга злыми взглядами. Он давит меня, не дотрагиваясь.
Кажется, я и правда ошиблась. За восемь месяцев мы чужими стали.
− Ты мне кто? Никто. Я тебя не держу, вали в свой Горноснежинск!
− Я не могу… Егорка…
− Егор мой сын! Ты его даже не приняла сразу. Я сам позабочусь о своих детях, можешь не переживать, − Исаев подбирает портфель и раздраженно шагает в кабинет.
У меня нет слов, чтобы возразить. Стас чуть не сбивает маму, которая вдруг возникла в дверном проеме, сонно щурясь и запахивая халат.
− Вы чего кричите? Дети спят… разорались тут, − упрекает, настороженно глядя на меня.
Никто я здесь, значит. И Егорка мне никто. И крутой папашка справится без меня.
Обида будто кислотой разъедает. Это его дом. Его сын. Я никто здесь!
Влезла тут со своими уставами в чужой монастырь. Командую. Дочь учу уму−разуму. Вытаскиваю ее из передряг, чуть не за волосы. Сына чужого хочу усыновить.
Стискиваю зубы, чтобы не вылить раздражение на маму, требующую пояснений. Она заваливает меня вопросами, а я не хочу отвечать. Стиснула зубы. Кулаки сжались сами собой.
Делаю шаг к двери, за которой кладовка. Там мои чемоданы. Хватаю их и тащу в спальню. Мама следом бежит, причитая.
− Доча, ты чего удумала?! Ольга, я тебе говорю! Я тебя не отпущу!
− Я тебя спрашивать не буду. Не нужна я здесь. Чужая, как оказалось.
Кидаю вещи в чемодан как попало, поглядывая на дверь. Сейчас Стас одумается и прибежит прощения просить. Знаю я его. Еще и мама, помчалась ему докладывать. Хочу ли я, чтобы извинился и стал упрашивать остаться?
Хочу, кажется. Одиночество снова замаячило рядом. Стоит, кривляется, подмигивает. Шепчет, что не нужна ты, Олечка, никому. Даже Исаеву.
Вытаскиваю чемоданы в коридор. Стас стоит, сложив руки на груди. Умолять, ползать на коленях не собирается. Смотрит хмуро, как на предательницу. Одеваю шубку. Молчит, наблюдая за моими действиями.
− Стас? Ты так и будешь стоять? – мама дергает его за руку. – Она же уйдет сейчас.
− Пусть идет. Взрослая девочка, сама выбор сделала, − буркает и уходит обратно в свой кабинет.
− Стас?! Ты же хотел вернуть Ольгу, а теперь…
− Мама! Не лезь в нашу жизнь, − зло обрываю и толкаю входную дверь.
Поеду в свою квартиру. Там я хозяйка. А может и правда, на Алтай податься. Всю ночь ворочаюсь в кровати. И назад вернуться хочется, там дети. И гордость не дает. Если Стасу не нужна?
Пожил без меня, расслабился. А когда вновь сошлись, то пожалел, что сделал этот шаг снова. Сказать не смог, а тут веская причина. Не нравится его работа – вали на свой Алтай. И свалю!
− Сережа… все плохо… − не могу сдержаться, звоню другу, жалуюсь. – Я ушла от Стаса.
− Ясно. Что стряслось−то? – мне кажется, или голос у бородача довольный. – Довела мужика, колючка?
− А чего я−то сразу? Это он! Взялся за дело, которое опасное, и…
− И ты Стаса запилила – брось дело, так жить нельзя, ты нас подставляешь.
Серега будто слышал нашу ссору. Или я так предсказуема? Закатываю глаза к потолку, разочарованная тем, что пожаловаться не удалось. Мужская солидарность дала мне в нос.
− Ладно, я поняла.
− Что поняла?
− Что ты не на моей стороне. Да, я вот такая, волнуюсь за жизнь родных. И за его жизнь в первую очередь. Мы дома сидим, под охраной, а он рискует.
− Было бы все так серьезно, Стасу бы тоже телохранителей выдали. А раз он один ездит в офис, то ничего страшного. Хватит себя накручивать, − советует друг, чавкая чем−то. И я вспоминаю про кофе, который благополучно остывает в любимой кружке. – А если заняться тебе нечем, кроме как пилить мужика, то приезжай, займись своим кафе. Пусть он соскучится, тогда примчится к тебе, как тогда, в ноябре.
Смысл в словах друга есть. Чем сидеть и ждать, пока Исаев созреет для того, чтобы услышать меня и принять мои условия, лучше поработать.
