Измена. Спаси меня, если сможешь (СИ) - Латте Лия
— Ты, мать твою, видела своё лицо? — шепчет Наташа. — Да ты красная, как помидор!
Я прижимаю ладонь к щеке, к тому самому месту, где только что были его его губы.
— Я не знаю, что это было… — шепчу я, чувствуя, как внутри всё переворачивается. Будто меня на секунду выдернули из реальности и вернули обратно, но уже в другое состояние. В голове — каша, в груди — то ли паника, то ли радость, а в животе что-то тёплое и непонятное. Хочется улыбаться, но при этом дрожат руки.
Новый вызов на планшете пищит, как сигнал к возвращению в реальность.
— Нужно ехать, — выдавливаю из себя. — У нас работа.
Но сердце бьётся уже совсем по-другому. Мы снова мчимся по городу. Я делаю глубокий вдох. Сосредотачиваюсь. Мне нужно думать только о пациенте. Только о том, что делать. Остальное — потом.
Глава 46
Мы сидели с Андреем на крыше его дома. Он принес плед, термос с горячим чаем и бутерброды. Город под нами сиял огнями, вечер был удивительно тёплым, как будто апрель решил стать июнем.
Мы говорили мало. Иногда молчание между двумя людьми говорит больше, чем любые признания.
Андрей сидел рядом, чуть касаясь моего плеча своим. Его рука вдруг легла поверх моей, уверенно, спокойно — и я впервые за долгое время не дёрнулась, не отстранилась. Мне было хорошо. Надёжно.
— Я думал, что никогда не позволю себе ничего личного на работе, — сказал он вдруг, глядя куда-то в сторону города. — Но ты как-то… прошла мимо всех моих защит.
Я не ответила. Просто сжала его пальцы. Слова были лишними.
На следующее утро, перед сменой, мне позвонил Александр.
— Ксюха! Отличные новости. Мы собрали всё, что нужно. Экспертизы, акты, банковские выписки, показания — полный набор. Суд назначен на следующую неделю. По всем прогнозам — у нас отличный шанс. Считай, квартиру ты отстояла.
Я слушала, улыбаясь так, что щеки болели. Хотелось смеяться, прыгать, реветь от облегчения. Я поблагодарила его и пообещала принести кофе в суд.
Смена началась буднично. Денис уже ждал у машины, собранный и спокойный.
— Смотрю, настроение у тебя отличное, — заметил он, заводя двигатель.
— Есть немного, — усмехнулась я.
Первый вызов — женщина с хронической сердечной недостаточностью. Старенькая, одинокая. Мы просидели с ней почти час: проверили давление, помогли принять лекарства, выслушали всё, что она копила в себе неделю.
Уходя, она обняла меня так крепко, будто я была её близким человеком. Обычно меня раздражали подобные выезды, но не сегодня. Сегодня мне хотелось самой обнять весь мир.
Я почувствовала: я на своём месте. И мне спокойно.
После вызова с пожилой женщиной у нас было немного времени перед следующим выездом. Я вышла во двор станции, села на скамейку у стены, закрыла глаза и просто дышала. Было удивительно тепло, даже ветер казался ласковым. Люди проходили мимо, кто-то смеялся, кто-то ругался в телефон, но всё это не трогало меня. Внутри было ощущение, что я наконец-то на поверхности — дышу без усилий.
Я достала из кармана наушники, включила музыку, ту самую старую подборку, которую давно не решалась слушать. Каждая песня будто напоминала, как сильно я изменилась за эти месяцы. Не сломалась. Перестроилась.
Через минут пятнадцать я вернулась внутрь — спокойная, собранная, готовая к следующему вызову.
Ближе к вечеру я поймала себя на мысли, что не чувствую тревоги. Вообще. Ни тени страха. Всё ровно. Хорошо. Даже слишком.
Я набрала Андрея.
— Если всё будет так же спокойно, давай после смены куда-нибудь выберемся? Просто поужинать.
Он усмехнулся в трубку:
— Записал. Я заеду за тобой.
За час до конца смены пришёл вызов: мужчина, 38 лет, жалобы на резкую боль в животе, температура 39,7, затруднённое дыхание. Адрес — общежитие на окраине.
Когда мы вошли в комнату, нас встретил типичный запах лекарств, пыли и несвежего белья. Мужчина лежал на кровати, лицо серое, глаза полуоткрыты.
— Тошнит… не могу встать… — пробормотал он.
Денис быстро зафиксировал давление и сатурацию, я тем временем разложила укладку.
— Когда началось? — спросила я, подключая капельницу.
— Утром… думал, отравился. Но хуже стало… сильно хуже…
Быстро осмотрев его, я поняла, что дело не в отравлении. Пахло острым аппендицитом с осложнениями. Мы стабилизировали состояние и госпитализировали мужчину в хирургическую больницу.
Когда вышли из здания, Денис спросил:
— Слушай, а по каким признакам ты сразу исключаешь пищевое отравление? Мне всё время сложно понять на первом осмотре.
— У отравления совсем другой характер боли. Она поверхностная, больше в желудке. А тут — классическая локализация внизу живота, плюс жар, напряжённая брюшина. Всё вместе дало картину.
Он кивнул, серьёзно, без лишних слов:
— Ясно. Спасибо. Это полезно.
Вот так просто. По делу. Без надрыва и лишнего восторга. Мне это нравилось.
Перед тем как уйти, я зашла в душевую. Горячая вода смывала усталость и суету. Я стояла под струёй и чувствовала, как тело отпускает.
Смена закончилась. Я переоделась, собрала сумку и направилась сдавать пост. И вдруг почувствовала странное. Как будто воздух стал плотнее. Возле кабинета дежурного стояли двое. В форме.
Мгновенно в голове всплыло: полиция на станции скорой помощи бывает по двум причинам. Первая — если пациент написал заявление. Вторая — если кто-то умер.
— Ксения Сергеевна Ларина?
— Да… — я замедлила шаг.
— Нам нужно с вами поговорить. Это связано с одной из последних проверок. Возможно, вы сможете нам помочь. Речь идёт о пропаже сильнодействующих препаратов.
На секунду у меня перехватило дыхание.
Но я выдохнула. Ровно. Спокойно. Я ничего не брала.
— Конечно. Пойдёмте.
Но внутри где-то шевельнулась тревога. Очень знакомое чувство. Почти забытое.
Затишье, говоришь? А вдруг — перед бурей?
Глава 47
Меня завели в кабинет старшего фельдшера. Такой знакомый интерьер: старый стол, шкаф с пыльными папками, настенный календарь и скрипучее кресло, от которого всегда болела спина.
Один из полицейских был моложе, говорил быстро, другой — старше, сдержанный, с цепким взглядом. Документы уже лежали на столе.
Они были вежливы — подчеркнуто. Один задавал вопросы, второй молча смотрел и что-то помечал в блокноте. Вопросы были формальные, но чувствовалось — ищут зацепку.
— Мы не обвиняем, Ксения Сергеевна. Просто уточняем. Вы были в бригаде, дежурившей в ночь, когда исчезли две ампулы фентанила. Под роспись получено, а назад не возвращено и в журналах не списано.
Я кивнула. Не сразу, потому что внутри всё уже поднималось волной: тревога, недоумение, злость. Но снаружи — только спокойствие.
— У нас тогда был тяжёлый вызов. Мужчина с открытым переломом бедра и болевым шоком. Я сделала инъекцию, всё записала.
— Только в журнале осталась одна подпись — ваша. Две ампулы так и не были возвращены.
Я сжала зубы. Вспомнила, как в ту ночь Артём, забирая укладку, говорил, что сам допишет остатки позже. Я не хочу подозревать его, мы были хорошими друзьями и он не мог так поступить. Надеюсь…
— Тогда вам лучше поговорить с Артёмом. Он оформлял финальный журнал.
Они кивнули. Записали что-то.
— Он утверждает, что ничего не брал.
Я сжала челюсть. Глубоко вдохнула. Он не мог, точно. Это ошибка.
Мне задали ещё пару вопросов и отпустили.
Когда всё закончилось, я вышла в коридор. Прислонилась лбом о холодный кафель. Вдох. Выдох.
В душе копошилось мерзкое чувство: тебя не обвиняют напрямую, но ты уже под подозрением. И это ощущение липло к коже. Нужно взять себя в руки.
В ординаторской было пусто. На автомате я налила себе воды, села за крайний стол. Руки дрожали, хоть я это и не показывала. Захотелось позвонить Наташе, но что сказать? Что мне задавали вопросы, как будто я — воровка? Что теперь я чувствую себя грязной, хотя ничего не сделала?
