Свирепый - Дж. Б. Солсбери
— Это на твоей совести, — говорит он, слегка улыбаясь. — Ты сказала мне это сделать.
— Хорошая попытка. Ты не можешь винить меня за это.
— Ты действительно думаешь, что мне есть дело до бабочек?
— А разве нет?
— Нет. Мне было не наплевать на тебя.
Все мое тело согревается.
— Ты ненавидела все эти исследования превращения гусеницы в бабочку.
Он прав. Наблюдать за тем, как они изо всех сил пытаются освободиться из коконов, расправляют крылья и врезаются в сетчатые стены своих вольеров, было пыткой.
— Не могу поверить, что ты это помнишь.
— Я помню все. — Его взгляд падает на мои руки, обхватившие остывшую чашку чая. Легкий ветерок кружит вокруг, как будто вселенная создает пространство только для нас.
— Я ухожу!
Голос Хейван разрушает чары.
Девушка стоит в дверях во внутренний дворик. Она сменила свою спортивную одежду на очень короткое обтягивающее платье-танк-топ. Ее волосы выпрямлены утюжком, на лице макияж.
— Куда ты идешь? — рычит Хейс.
— Не твое дело, — отвечает она с чрезмерно милой улыбкой.
— Прекрасно выглядишь, милая, — говорю я, надеясь снять напряжение. — Ты тусуешься с Дэвидом? — Я предполагаю, что да, поскольку он — единственный друг, которого она завела здесь, не считая членов семьи Хейса.
— Да, — легко отвечает она. — Он ведет меня в кино.
— Уже почти девять часов вечера! — говорит Хейс, ни к кому конкретно не обращаясь.
Хейван поворачивается к нему.
— Мне семнадцать. Остались считанные месяцы до совершеннолетия по определению Конституции США.
Я прочищаю горло.
— Это не совсем пра...
— Мой комендантский час во время летних каникул — полночь.
Хейс смотрит на меня с потрясенным выражением лица.
— Я вернусь к комендантскому часу, — заявляет она, а затем уходит и покидает пентхаус.
— Ты не собираешься ее останавливать? — Хейс двигается на край своего кресла, словно раздумывая, не пойти ли ему вслед за ней.
— Нет. — Я хватаю свою тарелку, чтобы отнести ее в дом, и он следует моему примеру, делая то же самое. — Я давно научилась выбирать битвы. Эту я не выиграю.
Он молчит, пока мы ходим вокруг друг друга по кухне, убирая остатки еды и ополаскивая посуду.
— Этим займется служба уборки, — говорит он, пока я загружаю посуду в одну из двух посудомоечных машин.
Что за званые обеды планировал устраивать Хейс, когда покупал эту квартиру?
— Я с удовольствием это сделаю.
Он помогает мне, принося грязную сковороду для жарки и вынося мусор в мусоросборник. Я вытираю столешницу и вешаю полотенце для посуды сушиться.
— Когда она родилась?
— Шестнадцатого июля. Десять часов схваток, и сразу после полуночи она оказалась у меня на руках.
— С тобой никого не было? Друга или члена семьи?
— Со мной была Хейван. Она — все, что мне было нужно тогда и каждый день с тех пор.
— Тебе было одиноко?
— Не знаю, можно ли назвать это одиночеством. Я помню, что мне чего-то не хватало... может быть, привязанности. Когда проводишь каждую минуту бодрствования и сна, заботясь о маленьком ребенке, то понимаешь, как сильно хотелось бы, чтобы кто-то был рядом и просто обнял тебя.
Хейс подходит ко мне в три шага на своих длинных ногах и прижимает меня к груди. В тот момент, когда он обхватывает меня своими большими руками, я замираю. Мои руки остаются висеть по бокам, но ему, кажется, все равно.
— Ненавижу слышать это дерьмо, — грубо говорит он мне в макушку.
— Ты же спросил.
— Я знаю. И хочу услышать все. Просто хочу сказать, что чертовски неприятно — впервые слышать о том, как я подвел тебя и даже не подозревал об этом. — Его голос срывается, хотя не могу сказать, от злости или от печали. Он судорожно втягивает воздух, и я решаю, что это печаль.
Мое сердце болит за испуганную семнадцатилетнюю девушку, оказавшуюся в одиночестве, а также за мужчину, который хочет все исправить и не может. Наконец мои мышцы расслабляются, и я обхватываю его руками.
— Ты феноменальная мама, Несс. Хейван повезло, что у нее есть ты.
Боже, как сильно мне нужно было услышать это от него? Очевидно, очень сильно, потому что прижимаюсь к нему еще ближе, обнимаю чуть крепче и закрываю глаза, впитывая его одобрение.
— Я серьезно, — говорит он и отстраняется настолько, чтобы видеть мое лицо.
Мы так близко, что я чувствую его дыхание на своей щеке, биение пульса у него под ребрами. Он поднимает руки, чтобы обхватить мое лицо, и я вдруг превращаюсь в ту влюбленную девочку-подростка, которая не могла поверить, что Хейс Норт хочет меня.
В то время это чувство было единственным, что могло нарушить мои планы на жизнь. Ни у кого больше не было сил отговорить меня от цели поступить в Стэнфорд. Ни у моих родителей с их предложениями денег и финансовой свободы, если я выберу правильную школу и займусь политикой. Ни у школьных консультантов, которые говорили мне, что «такие девочки, как я, должны стремиться к цели пониже», ни учителя, которые говорили, что я должна быть «разумной».
Единственным человеком, который заставил меня усомниться в том, что я покину Нью-Йорк и поступлю в Стэнфорд, был Хейс. Я бы последовала за ним в Гарвард. Черт, я бы осталась в Нью-Йорке и поступила в Нью-Йоркский университет, только чтобы проводить с ним несколько дней то тут, то там и на каникулах.
Я бы бросила все, чтобы быть с ним.
И одна эта мысль волновала меня так же сильно, как и пугала.
Поэтому я никогда не рассказывала ему о Хейван. Все эти годы назад он понятия не имел, что, если бы Хейс захотел, чтобы я оставила нашего ребенка, я бы осталась в Нью-Йорке и ждала его. Сколько бы времени это ни заняло.
— Несс, — шепчет он. — Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?
Хейс
Держать
