Разведенка с прицепом (СИ) - Ареева Дина
Неужели она тянет время? Догадка озаряет как солнечный луч в пасмурный день. А ведь так и есть! Моя сообразительная девочка…
— Эй, бездельник, ты там долго еще сидеть собираешься? — кричит снизу Ибрагим. — На кухне повара уже уснули, устали ждать пока ты алычи нарвать соизволишь.
А сам моргает стоит.
Когда мы договаривались, он меня предупредил, что у него нрав тяжелый и крутой, поэтому у него помощники долго не задерживаются. Все об этом знают, и если он начнет со мной лояльничать, это может вызвать подозрения.
Я ступил. Заверил его, что он может помыкать мной как ему вздумается, лишь бы нас не спалили. Теперь приходится отдуваться.
— Не кричи, Ибрагим-бей, соберу я тебе твою алычу, — отвечаю ему, отчаянно гундося, чтобы мой голос случайно никому не показался знакомым.
Обдирая руки, срываю желтые плоды. Надо торопиться, и как стемнеет, постараться увидеться с Ясей. Я должен выяснить, в самом деле она хочет выйти замуж за кого-то из Денизов или нет. Если нет, буду думать, как нам отсюда сбежать, а если да…
Если да, придется думать, как ее украсть. Другого выхода я не вижу.
Глава 22
ЯсминаУжинать я отказалась, покормила Лале и ушла с ней гулять в беседку. Отец поспешил было следом, но я гордо проигнорировала все его попытки со мной заговорить. Надеялась, что он обидится и уйдет, но Омер-бей только глубоко вздохнул.
— Не надо так, дочка, — укоризненно покачал он головой, — я же тебе во благо стараюсь.
— А вы меня спросили, надо мне такое благо? — я все же удостоила его ответом и фыркнула. — Хорошее благо дед в мужьях.
— Не говори так, — Омер оглянулся, — нас могут услышать.
— И пусть! Я и громче повторить могу.
Но к сожалению нас никто не слышит. Вокруг нас никого, кроме нового помощника садовника Ибрагима, который верхом сидит на стремянке и собирает алычу.
Бедный мужчина, это уже третье дерево. Ибрагим пожалуй слишком к нему строг, нельзя так нагружать человека в первый рабочий день. Дело к вечеру, зачем столько алычи? Повара не будут ее обрабатывать ночью, повисела бы еще на дереве.
Отец, потеряв надежду вытянуть меня на доверительный разговор, идет катать Лале на качелях. Их привезли недавно и установили специально для Лале.
Малышка раскачивается, ее звонкий смех разливается по саду. Смотрю на Босфор, сегодня он меня совсем не успокаивает.
В груди так и клокочет возмущение — почему Эмир с моим отцом решили, что имеют право распоряжаться мной как вещью? И что, кстати, Эмир говорил про последнее слово Нурай?
Рука нащупывает в кармане плотный конверт. Письмо! Я совсем про него забыла!
Открываю конверт, достаю лист, исписанный мелким бисерным почерком.
«Дорогая дочка»
Отрываюсь от письма, шмыгаю носом. Она была совсем нестарой, госпожа Дениз. И как бы мне было хорошо, будь она жива и здорова!
Эмир-бей тогда бы и соваться ко мне не стал. Да и сыновей Нурай-ханум сумела бы убедить выбросить меня из головы.
Читаю дальше. Письмо длинное, рассудительное и спокойное, из него чувствуется, что Нурай готовится к своему уходу и старается закрыть все незаконченные дела еще при жизни.
Видимо, самым главным делом было пристроить Эмир-бея в хорошие руки.
В принципе, я согласна с каждым ее словом. Единственное, чего понять не могу, это как можно решать судьбу человека за его спиной.
В письме Нурай открыто просит меня стать женой Эмира, поскольку все думают, что он отец Лале. Она хотела родить ему дочь, но не смогла. И раз Эмир-бей так хорошо принял моего ребенка, пускай он и станет ее официальным отцом.
Нурай не требует, не приказывает, а просит. И это как раз подкупает.
Но не спасает. Я не собираюсь выходить замуж за Эмир-бея, и даже обсуждать это не хочу.
— Можно, Ясемин? — заглядывает в беседку Атеш. Улыбаюсь и киваю.
— Конечно, входи.
Он садится на мягкий диван напротив и придвигает к себе корзинку с инжиром.
— Ты не думай, что я во всем этом участвовал, Ясемин, — предупреждает он. — Для меня было полной неожиданностью предложение отца.
— Я знаю, Атеш, — вздыхаю я, — а вот как вырулить со всего этого, ума не приложу. Ты же понимаешь, что я не соглашусь на брак с вашим отцом?
— Понимаю, — кивает Атеш, — поэтому и пришел. Нам надо все еще раз обсудить.
— Поберегись! — вход в беседку загораживает мощная фигура помощника Ибрагима со стремянкой наперевес. Ворот его рубахи расстегнут на три пуговицы, обнажая загорелый торс.
Что-то если честно мне все это смутно напоминает…
— Брат, ты не мог бы оставить нас одних? — дружелюбно замечает Атеш. — Нам с госпожой Озден надо поговорить.
— Сожалею, Атеш-бей, но я должен собрать алычу, а дерево растет как раз за беседкой, — гнусавым низким голосом отвечает помощник Ибрагима. Этот голос странно контрастирует с его внушительной фигурой. И звучит неестественно…
— Я поговорю с ним, — говорит Атеш и громко зовет: — Ибрагим! Подойди сюда, окажи любезность.
Ибрагим появляется в ту же секунду как джин, выпущенный из бутылки.
— Вы звали меня, господин Дениз?
— Брат Ибрагим, ты зачем заставляешь перетруждаться этого достойного человека? — спрашивает Атеш у садовника. — Разве мы хотим, чтобы люди у нас падали с ног в первый же рабочий день? Он уже собрал три ведра алычи, зачем тебе еще?
— Простите меня, господин, — Ибрагим наклоняет голову и прижимает руки к груди, — но я так долго ждал, когда у меня появится достойный, работящий помощник! Вы сами знаете, как сложно найти сейчас хорошего работника. И теперь у меня есть возможность переделать все дела, что накопились с тех пор, как мы уволили Наима. Помните этого бездельника?
Мы с Атешем буквально тонем в потоке слов, пока Ибрагим разливается соловьем. Младший Дениз сдается первым.
— Пусть собирает, — машет он рукой, — только скажи чтобы нам не мешал.
— Не буду, — буркает под нос помощник, разворачивается вместе со стремянкой. Стремянка лупит под зад Ибрагима, и тот плашмя бухается в траву.
— Ай-яй-яй, простите, Ибрагим-бей, — притворно ахает помощник, бросает стремянку и кидается на помощь своему боссу.
— Чтоб тебе пусто было, шайтан тебя побери, — стонет Ибрагим, поднимаясь с земли и держась за поясницу.
Мы с Атешем едва сдерживаемся, чтобы не расхохотаться, и тут мой взгляд падает на задравшийся рукав помощника садовника.
Татуировка. Я ее точно где-то видела! Только где?
ДамирНенавижу алычу. Вот так как есть говорю: не-на-ви-жу!
Думаете, я вечером попал к Ясмине? Если да, то вы плохо знаете Ибрагима.
Он заставил собрать меня четыре ведра алычи. Четыре!
Кто-нибудь пробовал собрать четыре ведра алычи и не упасть замертво? Я только дополз до своей каморки, в которой меня поселили, упал на кровать как мне казалось на минутку и проснулся утром. И не просто так проснулся, меня разбудил Ибрагим.
С каждым часом, проведенным под его руководством, корзина моей признательности тете Фирузе растет в геометрической прогрессии. Этот старый пеликан явно задался целью выжать из меня максимум, и сегодня я таскаю для теплицы удобрения и грунт.
Немного утешает то, что вчера у меня получилось дать ему стремянкой под зад. Проницательный Ибрагим-бей ни на секунду не обманулся моим фальшивым раскаянием. Но на безупречно-вежливое «Простите, уважаемый бей, пусть останется в прошлом» лишь недовольно буркнул «Пусть останется в прошлом». А больше ничего он сказать и не мог.
Сегодня Ибрагим с утра держится за поясницу и морщится. Правильно, потому что держаться за зад неудобно. Но мне некогда следить за его состоянием, я должен как-то подать знак Ясмине, чтобы она не закрывала на ночь окно.
Яська моя, кстати, ведет себя сегодня очень странно. Несколько раз я ловил ее задумчивый взгляд, которым она оценивающе окидывала мою руку.
Запоздало соображаю, что она могла увидеть татуировку. Я набил тату от запястья до локтя уже после того как мы расстались. Под рубашкой ее не видно, но когда я приехал к ним с Тюльпанчиком в отель, там я конечно был без рубашки. Ясмина даже разглядывала мою татуху и делала вид, будто не замечает, что на ней в узор вплетена буква «Я».
