Дьявол в руинах (ЛП) - Вольф Триша

Боль охватывает мою плоть. Каждая царапина и ссадина горит под теплыми струями воды. Я с шипением выдыхаю, поворачиваясь спиной к стене душа и проводя руками по мокрым волосам.

Закрыв глаза, я позволяю ноющему телу привыкнуть к воде, стараясь не думать о том, что кровь на моих бедрах смывается в канализацию и забирает с собой часть меня.

Я вздрагиваю от шокирующего ощущения рук на моих бедрах. Распахнув глаза, я вижу возвышающегося надо мной Ника — все два метра его массивного, тренированного, смертоносного тела.

— Какого черта? — Инстинктивно я прижимаю руки к его груди и толкаю, но это все равно что упираться в стальную стену.

Его челюсть сжимается, когда он опускает взгляд на мои руки. Я мгновенно убираю их. Но он не убирает свои. Я смотрю на чернильные узоры на его шее, чтобы не было соблазна смотреть куда-то еще, и позволяю своим запястьям свободно болтаться с тыльной стороны его рук, которые, я знаю, должны болеть от кислотных ожогов так же сильно, как и раны на моей плоти. Это приносит мне самодовольное удовлетворение.

— Твоя повязка намокнет, — говорю я хриплым голосом.

Он издает забавный звук из глубины горла.

— Я поменяю ее снова. Не шевелись. — Затем он убирает руки с моей талии и кладет их по обе стороны от моего лица, нежно проводит большими пальцами по лбу, затем по вискам и щекам.

Шокированный вздох задерживается в верхней части моих легких и держится там так долго, что боль нарастает, пока я не вынуждена выдохнуть и тут же втянуть тяжелый воздух через нос.

— Расслабься.

— Что ты делаешь? — Он переходит к моей шее, проводит большим пальцем по впадине подбородка и наклоняет мою голову назад.

— Оцениваю твои травмы. — Когда он закончил с моей шеей, его руки скользят вниз, к плечам, рукам и запястьям, он осматривает следы от связывания и синяки от кабельных стяжек.

Нервная энергия собирается в моей груди, сердце трепещет.

— Тебя волнуют мои раны… прежде чем ты убьешь меня? — Я жалею об этих словах, как только они покидают мой рот, особенно когда его угольные глаза впиваются в меня расчетливым взглядом.

— Не очень-то весело мучить того, кто теряет сознание от боли, — говорит он.

Я сглатываю.

— Значит, для тебя это развлечение. — Его суровый взгляд скользит по моему телу со злым умыслом.

— Раньше мне было не так весело.

В том, как меняются его черты, как меняется выражение его лица, превращаясь из легкого изгиба губ в жесткую маску, есть какая-то внутренняя борьба. Должно быть, желание заботиться обо мне борется с его желанием причинить мне боль.

После двух лет заботы обо мне, как о защитнике, должно остаться какое-то чувство, которым я могу воспользоваться.

И уже скоро, потому что его руки на моем теле приводят мою нервную систему в состояние хаоса.

Он проводит тыльной стороной пальцев по внутренней стороне моей руки, его большой палец касается верхней части моей груди, и мой пульс кричит в моих венах. Дыхание сбивается, голова становится легкой, и я благодарна за неисправный выключатель, за мягкое сияние свечи, которое скрывает мое разгоряченное выражение лица от посторонних глаз.

Когда он опускается на корточки, прижимаясь лицом к моему животу, мои нервы грозят улететь в космос. Когда его мозолистые ладони блуждают по бокам моей груди, отчаянная жажда воздуха сжигает меня до тех пор, пока я не втягиваю в себя воздух, а затем его пальцы проходят по моим соскам, посылая слабое заклинание к задней части моих коленей.

Огонь пронзает мои внутренности, кровь бурлит в артериях, когда его взгляд перемещается ниже — так мучительно медленно — по моей грудной клетке.

— У тебя ушиблены ребра, — говорит он, его тон безэмоционален. — Возможно, микротрещины, но без переломов.

Он проводит шершавыми подушечками пальцев по каждому синяку и царапине, а затем надавливает на мой таз. Поток тепла проникает прямо в мое нутро, и меня охватывает ужас, когда я чувствую, как раскаленная лужа влаги покрывает мои складки теплее, чем вода снаружи.

Пока он массирует нежную возвышенность моего лобка, горячая, пустая боль пульсирует в моем ядре так сильно, что я чувствую укол глубоко внутри, но острая боль почти приятна.

Затем его большой палец надавливает прямо на мягкий бугорок, и я едва не падаю.

Я вздрагиваю, и он спрашивает:

— Больно? — Я качаю головой.

— Нет… не очень. Ник, что…?

— Я проверяю внутренние повреждения. — Его взгляд устремляется вверх, и я оказываюсь в ловушке расплавленного пламени под этими темными ресницами. — Поставь ногу на скамейку.

Мои глаза закрываются от его приказа, и я испытываю искушение сразиться с ним прямо сейчас — но я в невыгодном положении, и не в одном. Я сглатываю жгучую боль в горле и, дрожа всем телом, поднимаю ногу, пока пятка не упирается в выступ скамьи для душа.

— Раздвинь колени, Бриа. Раздвинь бедра, — приказывает он, и гортанный рык его голоса действует на меня так сильно, что предвкушение ощущения трения его рук о мои бедра превращается в сплошное мучение.

Только он не начинает с моих ног. Мое тело дергается от внезапного вторжения его среднего пальца, скользящего по моим влажным складкам и проникающего в мой канал. В порыве я выгибаюсь навстречу ему, и из меня вырывается крошечное хныканье. Я прикусываю нижнюю губу, чтобы заглушить дальнейшие звуки.

— Расслабься, — снова уговаривает он, и я не могу расслабиться, пока его палец ритмично проводит по моей набухшей плоти.

Еще более мучительно осознавать, что он чувствует, какая я мокрая, что он знает, что я возбуждена, что он воздействует на меня таким образом, а я не могу контролировать свои телесные реакции на него.

Это все равно что дать ему власть надо мной. Но все мысли улетучиваются, когда он вводит еще один палец внутрь, и мои внутренние стенки сжимаются вокруг него, пульсируя от желания и заставляя мои бедра дрожать.

Я ударяю рукой о стену душевой кабины, чтобы успокоиться и не дать своему телу раскачиваться в его руках.

Он вводит пальцы глубже, потираясь о набухшую плоть, а его большой палец скребет по клитору, посылая ударную волну возбуждения по моей кровеносной системе.

Я сдерживаю желание застонать, и вдруг его пальцы исчезают.

Я осторожно открываю глаза и смотрю вниз, чтобы увидеть, как он убирает пальцы и как они блестят от влаги.

Его взгляд по-прежнему прикован ко мне; он никогда не покидал моего лица.

— Ты не кончала раньше, — говорит он. Это не вопросительный тон, но утверждение, требующее честного ответа, когда он говорит: — Ответь мне.

— Нет, — честно отвечаю я.

— Но ты была близка, — говорит он. — Не лги мне.

— Да. — Ответ вырывается из моей груди, мое тело болит от потребности, а воспоминания о нем внутри меня все еще доминируют.

Даже когда он насильно лишал меня девственности, боль разрывала меня на две части, это была самая интимная близость, которую я когда-либо чувствовала к кому-либо, к нему. Он заполнил меня до отказа, он прорвался сквозь все преграды, чтобы уничтожить мое тело и разум в равной степени, и я не контролировала реакцию своего тела.

Я хотела, чтобы он уничтожил меня так, как может только он.

И когда давление и боль уступили место удовольствию, я была так близка к тому, чтобы упасть за грань.

Ник задерживает мое внимание, просовывая пальцы, которые только что были внутри меня, в рот и пробуя меня на вкус, его глаза темнеют от безошибочного желания.

От плотского зрелища у меня закладывает уши, и я сжимаюсь.

Он медленно вынимает пальцы изо рта.

— Ты не единственная, кто заслуживает наказания, — говорит он, и мой взгляд опускается ниже, туда, где между его бедер торчит эрегированный и твердый член. Вид серебряного кольца заставляет мои ноги дрожать от воспоминаний, как твердо и неподатливо оно ощущалось внутри меня.

Я набираюсь сил, чтобы заговорить.

— Я не понимаю.

— Потому что я дурак, — говорит он, положив руку мне на бедро. — Я слабак, который не смог похоронить свою сестру, так что вот мораль этой истории, Бриа. Я позволю твоим мучительным стонам стать моим наказанием. Как в сказке, я позволю им преследовать меня, уничтожать меня, пока у меня не останется ни капли гребаного здравомыслия. — Его хватка на моем бедре становится крепче, пальцы в синяках. — Тогда я не смогу отвечать за причиненный ущерб.