Сожги венец безбрачия - Евгения Халь
Занятия я вела на автомате. Никита, сидя в первом ряду, всё время улыбался мне. И в этот самый момент я вдруг ясно поняла, что мне нужно. В перерыв сбегала к администрации школы и оформила отпуск за свой счет.
– Дорогие ученики, меня не будет примерно неделю. Ухожу в отпуск. Вам дадут замену, – объявила я в конце занятия.
Собрала свои вещи и вышла из класса.
– Принцесса, ты куда? – Никита догнал меня в коридоре. – Что за срочность? Случилось чего?
– Не случилось. Мне нужно на Кубу, – ответила я.
– Я с тобой.
– Нет, – мы вышли на улицу. – Послушай, Никита, у меня там срочные дела. Мне не до прогулок и прочей романтики. Не обижайся, пожалуйста.
– Ну, значит, будем без романтики. Только хардкор. Решать вопросы – это прям моё. Всю жизнь этим занимаюсь. Давай махнем вместе. Заодно и с языком попрактикуюсь. Сам закажу билеты и гостиницу. У меня там друзья еще со времен спортивной карьеры. Быстрее будет, поверь.
– Ну, хорошо, – согласилась я.
– Значит, давай так: когда выясню с билетами и гостиницей, позвоню.
– Спасибо! Буду ждать.
– Будешь меня ждать? Правда, принцесса? Прям ждать? – его лицо расплылось в широкой улыбке.
Начинается! Видимо, немой укор был написан на моем лице. Потому что Никита опомнился и начал оправдываться:
– А чё я сказал-то? Ну шутканул для разрядки атмосфэры. Всё, держу будку в серьёзе.
Я невольно улыбнулась и села в машину. Это просто удивительно, как ему удается всегда меня рассмешить, даже когда настроение на нуле.
Я поехала на дачу отца. Сама не знаю, что пыталась там найти. Просто среди вещей отца всегда успокаивалась. Едва я закрыла дверь, как в нее постучали. На пороге стояла соседка Мария Ивановна. Она и ее муж много лет живут на соседней даче. Отчество у него было редкое: Николай Поликарпович. В детстве я его не выговаривала и называла Николаем Карповичем. Он смеялся, выпучивал глаза и вытягивал губы дудочкой, становясь похож на рыбу. Иногда они с папой вместе ходили рыбачить. Мама обрабатывать рыбу категорически отказывалась. Папа возился с уловом сам. Мария Ивановна часто помогала ему.
– Ты как, деточка? – Мария Ивановна взяла меня за локоть и участливо заглянула в глаза.
– Нормально, спасибо!
– Пойдем к нам. У меня чаек, пирожки с капустой. Мне поговорить с тобой нужно. Заодно и поешь.
– Так, может, здесь поговорим? У меня тоже чай есть, – предложила я.
– Нельзя, деточка. Там мой муж нас ждет на разговор.
Мы пошли к ним. На веранде был уже накрыт стол к чаю.
– Лаурочка, – Николай Поликарпович поднялся из-за стола и обнял меня за плечи. – Жаль мне батю твоего. Хороший мужик был, правильный, умный. Но с нами, простыми людьми, нос не задирал. На равных держался.
– Пей чай, Лаурочка, и пирожки ешь, – захлопотала вокруг меня Мария Ивановна.
– А о чем поговорить-то хотели? – я надкусила ароматный и пухлый пирожок.
– Так мы с Колей сразу после похорон поговорить хотели. Только ты ничего не слышала и не понимала, – Мария Ивановна положила мне еще несколько пирожков на тарелку.
– Я тогда жене сказал: «Оставь ее! Не видишь, что девочка от горя совсем не в себе?» – подхватил Николай Поликарпович.
– Так мы чего спросить хотели: завещание-то нашлось? – Мария Ивановна подлила мне еще чаю.
– Какое завещание? – не поняла я. – Оно и не терялось. Нам его адвокат огласил.
– Да нет, – всплеснула полными руками Мария Ивановна. – Я про то завещание, что твой папа перед самой смертью написал.
– Где папа завещание написал? В больнице? – переспросила я. – Да, было завещание. Его составлял друг родителей адвокат Генрих Страуме.
– Нет, другое. Не в больнице, а здесь, на вашей даче. Я же маме твоей сказала, чтобы она знала. Дело-то важное. Папа твой ведь прямо перед смертью написал завещание. Мы откуда про это знаем? Он нас с мужем попросил подписать его, как свидетелей. Плохо ему было очень. Я хотела «скорую» вызвать. А папа твой заупрямился. Нет, и всё! Я ничего в этих юридических премудростях не смыслю. Муж тоже. Мы люди простые очень. Поэтому не поняла: а свидетели-то ему зачем? Но папа твой сказал, что по закону, если есть угроза жизни, то нужны два свидетеля, чтобы подписать завещание. Иначе оно будет считаться недействительным. Ну мы и подписали. И он нас сразу выпроводил. Мы домой пошли, а заснуть не можем. Переживаем. Николай не выдержал и в скорую позвонил. Мы оделись, на улицу вышли, к вам во двор пришли, ждем, значит, что медики скажут, – она замолчала, ее глаза наполнились слезами.
– Не успели. Эх! – ее муж с досадой стукнул ладонью по столу. – Опоздала наша скорая. Помер батя твой. Светлая ему память.
– Ничего не понимаю, – у меня даже голова разболелась и я схватилась за виски. – Папа позвонил мне за несколько минут до смерти, но ни о каком завещании не говорил.
– Может, не успел просто, бедный? – заплакала Мария Ивановна.
– Мария, ты сырость-то не разводи, – строго приказал муж. – Важный вопрос выясняем.
– Всё-всё, – Мария Ивановна вытерла глаза и высморкалась в платок.
– Не понимаю, о чем вы. Никакого второго завещания я не видела, – голова так болела, что пришлось приложить к вискам холодную чайную ложку.
– Вот и мама твоя так же ответила, – Мария Ивановна положила ладонь на мою руку. – Сначала всё выпытывала: не знаем ли мы, где оно может быть? А потом рассердилась сильно. И сказала, чтобы мы не выдумывали. Иначе плохо нам будет. А потом после похорон сразу сюда приехала с мужчиной каким-то. Солидным таким.
– Она его Генрихом называла, – уточнил Николай.
– Да, я тоже слышала, – кивнула Мария Ивановна. – Долго они здесь пробыли. Целый день почти. А до этого Марина и нос не казала сюда. Я всё время мужу говорила: «Как так-то? Мужик один на даче живет. А женушка ни приготовить, ни постирать не приезжает. Где такое видано вообще?»
– Гхм, Мария, – нервно прокашлялся Николай Поликарпович, – не лезь в чужие дела. По делу давай, по сути.
– Ну хорошо. Марина с Генрихом этим видать искали завещание. Окна открыли, день жаркий был, занавески отодвинули. А я мимо проходила.
