Метод супружества (ЛП) - Малком Энн
Если бы я ожидала, что на данном этапе моей жизни у меня будет ребенок, я бы не была так равнодушна к своему образу жизни и своим финансам. Я бы экономила, вложила деньги, а не купила диван за пять тысяч долларов — он просто сказочный и обнимает меня лучше, чем может любой мужчина, — в первом триместре я на нем и провалялась. С тех пор как узнала, что бесплодна, ничего не делала. Таким образом, оказалась в ситуации, когда мне приходится полагаться на своего гребаного фальшивого мужа, чтобы сохранить крышу над головой и свою беременную задницу в городе.
Можно с уверенностью сказать, что я сердито посмотрела на него, когда он вошел в дверь.
Он дернулся, когда его глаза встретились с моими. Буквально дернулся. Как будто он так шокирован, увидев меня на моей кухне. Или, может быть, он шокирован такой враждебностью. Пусть не удивляется.
Хотя у меня есть много отборных слов и обличительных речей, которые я репетировала, бросая в него, я держу губы поджатыми и не свожу с него глаз. Ни в коем случае не должна заговорить первой. Я ни за что не отступлю. Это мой гребаный дом, что бы там ни было написано в документах.
Кип быстро приходит в себя, у него пустое лицо, и он застигнут врасплох моим присутствием. Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы вернуть себе то холодное самообладание, которое ранит меня гораздо сильнее, чем я могу признаться самой себе.
— Хорошо, ты дома, — бормочет он.
Дом.
Да.
Это мой дом.
И он все испортил.
— А где еще мне быть? — спрашиваю я, выхватывая чипсину из пакета и сердито хрустя.
Взгляд Кипа натыкается на пакет с чипсами, задержавшись там дольше, чем обычно смотрят на пакет с чипсами, прежде чем вернуться ко мне. Или, что более уместно, в пространство чуть выше моей головы, поскольку он больше не смотрит мне в глаза.
Потому что он вонючий трус.
Хотя, к сожалению, от него хорошо пахнет. Даже сейчас, возвращаясь прямо с работы, покрытый строительной пылью и краской. От него пахнет грязью, мускусом и им самим. В эти дни мой нюх как у ищейки, и почти все запахи кажутся отвратительными. Что вызывает своего рода кризис, учитывая, что я работаю в пекарне, которая представляет собой великолепное сочетание запахов, обычно приятных, а теперь прямо-таки атакующих.
Но Кип. Кип. Конечно, он один из немногих существ, которые хорошо пахнут для меня — каким-то странным образом собака Роуэна тоже в этом списке.
Кип не отвечает на мой саркастический и враждебный вопрос, хотя его челюсть напрягается. Вместо этого он сует руку в задний карман джинсов и кладет на кухонный стол блокнот.
— У нас будет система, — говорит он.
— Система? — я хмурюсь.
Он кивает один раз.
— Чего бы тебе ни хотелось, запиши это в этот блокнот, — он стучит по блокноту на стойке. — Я приготовлю эту чертову штуку, и ты ее съешь.
Я уставилась на него.
— Извини?
Он хмурится.
— Ты слышала, что я сказал.
— Я слышала, что ты сказал, — соглашаюсь. — Просто ни хрена не поняла, что это значит.
— Это значит, что ты наконец-то, черт возьми, будешь есть, — выпаливает Кип, явно ненавидя каждую секунду этого разговора. Ненавидя каждую секунду пребывания в моем присутствии.
— Ты не готовишь, — продолжает он. — И, хотя ты часто бываешь у Норы, и она готовит, все равно в остальное время, ты нормально не питаешься, — он снова стучит по блокноту. — Итак, если у тебя есть страстное желание, дикое, как черт, мне все равно, запиши в блокнот. Я пойду куплю продукты, приготовлю, и ты, черт возьми, съешь это. Стейк, курица, вегетарианская лазанья, что угодно, черт возьми.
Приходит понимание. Я пялюсь на него — на его напряженную позу, на то, как он избегает смотреть мне в глаза, на исходящее от него напряжение, на новые морщины у него на лбу.
Он выглядит чертовски несчастным.
— Почему не уйдешь? — спрашиваю его.
Челюсть Кипа дергается.
— Что ты имеешь в виду?
Я кладу руки на столешницу, наклоняюсь вперед и пристально смотрю на него. Ни за что не стану избегать зрительного контакта, как этот бесхребетный придурок.
— Очевидно, это пытка для тебя, — говорю я. — Ты не очень хорошо скрываешь свою ненависть к сложившейся ситуации, или вообще не скрываешь. То же самое и с твоей неприязнью ко мне. На это ты не подписывался, — я указываю на свой живот, и Кип напрягается. — Да, — говорю я. — Это не было частью сделки. Ты не узник ни в этом доме, ни в этом браке. Ты можешь уходить. Разведись со мной.
Я уже бесчисленное количество раз подумывала о том, чтобы сделать то же самое. Зашла так далеко, что даже договорилась о встрече с адвокатом. Но передумала в последнюю минуту. Если бы я развелась с ним, то, скорее всего, подожгла бы заявку на получение грин-карты и свои шансы остаться здесь. Следовательно, вернулась бы в страну, где у меня нет друзей и, возможно, бывший муж, затаивший обиду — в последний раз, когда он разговаривал со мной, то пообещал убить — беременная и без особых перспектив.
Как бы сильно я не хотела жить с этим сварливым ублюдком и продолжать теперь уже болезненную сделку, у меня нет вариантов.
Теперь мне нужно думать о ребенке, который собирался выжить в «негостеприимной среде» моей утробы.
Кип, вероятно, тоже думал об этом. Я не умею читать мысли, но уверена, что именно это увидела на его лице в тот момент, когда рассказала ему. Убежать. Бросить меня.
Но он этого не сделал.
Он вернулся, чтобы совершить благородный поступок.
Ну, почти благородный поступок.
И это сбивает меня с толку. Я знаю, что он человек слова, что обязывает его ко многим вещам, таким как этот брак. Но опять же, беременность и пожизненная ответственность за ребенка не входили в первоначальное соглашение.
— Развод не обсуждается, — говорит он напряженным голосом. — Я никуда не собираюсь уходить. По крайней мере, не сейчас.
— Конечно, — говорю я. — Пока я не рожу.
Его рука сжимается в кулак поверх блокнота. Он гребаный сгусток ярости. Клянусь, если я поднесу его слишком близко к огню, он взорвется к чертовой матери.
— Просто запиши это в гребаный блокнот, — ворчит он и мчится прочь.
— Еще двадцать две недели, — говорю я себе, хватая пакет с чипсами, откидываясь на спинку стула и чертовски ненавидя себя за то, что теперь мне захотелось вегетарианской лазаньи.
Глава 13
«Запеканка дорито»
Хотя это идет вразрез со здравым смыслом и всеми правилами, касающимися обиды на придурковатых папаш, я написала пожелание в гребаном блокноте.
Это не моя вина.
Я три месяца извергала гребаные кишки и выживала на спрайте, тостах и крекерах «Ритц». Мне нужно многое наверстать. К тому же голод, который я испытываю, живет сам по себе. Малышу наплевать на обиду, которую я затаила. Все, что его заботит, — это умение его отца прекрасно готовить.
Он приготовил. Все, что было написано в списке. Даже то малоизвестное дерьмо, которое я написала просто для того, чтобы поиздеваться.
Мы с Норой едим запеканку «Дорито», которую он оставил в холодильнике сегодня утром. Я не видела, как он готовит — рассчитывает время, как фокусник, — но в холодильнике теперь всегда есть еда. Он переполнен. И не только тем барахлом, которое я заказываю. Здоровая еда там тоже есть.
Ягоды — все вымытые и в цветочных коробочках для хранения, которые я купила с благими намерениями мыть фрукты, потому что читала обо всех пестицидах, которыми эта страна опрыскивает овощи, но потом забыла о них или была слишком ленива. Морковные палочки. Маленькие кусочки омлета, которые выглядят — и на вкус точь-в-точь — как в Starbucks.
Я ем лучше, чем когда-либо в жизни. И благодаря этому, а также волшебству второго триместра, снова чувствую себя человеком.
— Могу говорить всякую чушь о многих блюдах американской кухни, но эта запеканка — одно из величайших достижений вашей страны, — говорю, отодвигая свою тарелку и с завистью глядя на бокал вина, который я уговорила Нору выпить.
