Плотское желание (ЛП) - Джеймс М. Р.

— Я сделал что-то не так, Эмма? — Он вздохнул. — Не то, чтобы это было необычно для тебя, расстраиваться из-за меня, но сегодня утром...

— Нет. Ничего. Я просто... — Я сжимаю зубы, зная, что нет никакого возможного способа объяснить это, чтобы не сделать все еще хуже. Если я расскажу ему, что он заставляет меня чувствовать, если я опишу бурю эмоций, которую он вызывает во мне, я ни на секунду не поверю, что он увидит в этом что-то плохое. В худшем случае он использует это как способ залезть мне под кожу, чтобы мне было еще сложнее сопротивляться ему.

Я не хочу, чтобы он знал, что я чувствую из-за него.

— Я просто хотела уединиться, вот и все. Я дам тебе принять душ. Я должна приготовить нам что-нибудь поесть. — Я выскочила из душа прежде, чем он успел запротестовать, быстро высушилась и накинула на себя халат.

Я хотела избежать его прихода сюда. Я не хотела видеть его в своей квартире. Я вспомнила об этом через пятнадцать минут, когда он появился с полотенцем, обернутым вокруг талии, без рубашки, с волосами, прилипшими к коже головы. Даже полураздетый, он выглядит здесь так же неуместно, как я и предполагала. Вокруг него все выглядит более потрепанным. Одного его присутствия достаточно, чтобы понять: ему не место в моем мире, так же, как и мне в его.

Он опускается на один из стульев за моим кухонным столом. Я никогда раньше не замечала, насколько он поцарапан и изношен - стол стоял в этой квартире еще до моего рождения. Мой отец был не из тех, кто заменяет что-то, если оно не сломано, и мне он это тоже привил. Если вещь еще функционирует, нет необходимости покупать что-то новое.

— Что на завтрак? — В голосе Данте нет ни намека на осуждение, непохоже, что он осматривает мой дом и перечисляет все способы, которыми он не соответствует его дому, но я не могу не чувствовать себя колючей и напряженной.

— Бекон с яичницей. И тосты. Уверена, это не то, к чему ты привык, но...

— Я с удовольствием съем все, что ты мне приготовишь, Эмма. — В его голосе звучит что-то нежное, и я чувствую, как у меня сводит живот, гадая, не жалость ли это. Если он, оглядевшись вокруг, пожалел меня.

Это было бы хуже, чем осуждение, честно говоря.

— В холодильнике есть апельсиновый сок. Ты можешь взять его... — Я обрываю его, когда он встает, полотенце опасно скользит по бедрам. На один дикий миг я задумываюсь, что бы я сделала, если бы полотенце вдруг упало здесь, посреди моей кухни. Если бы он схватил меня и трахнул на стойке, или на столе, или нагнул меня...

— Ты в порядке? — Данте смотрит на меня со странным блеском в глазах, как будто читает мои мысли. Сегодня утром у меня слишком часто возникало ощущение, что он идет в ногу со мной, а иногда даже на шаг впереди.

— В порядке. — Я прочищаю горло и поворачиваюсь к нему спиной, чтобы достать из шкафа два стакана. — Вот.

Я протягиваю ему один из стаканов, изо всех сил стараясь не смотреть в глаза глубокому разрезу мышц, исчезающему по обе стороны его бедер в краю полотенца. За спиной раздается хруст бекона, и я быстро поворачиваюсь, хватаясь за щипцы, когда слышу, как открывается дверь холодильника. Моя грудь внезапно сжимается, и я испытываю очередной прилив эмоций, которые трудно сдержать.

Прошло шесть месяцев с тех пор, как кто-то был со мной на кухне. С тех пор как я сидела и завтракала с кем-то. Я снова чувствую искру страха, ощущение, что Данте слишком близко. Что он видит слишком многое из моей жизни.

Ты просто смешна, говорю я себе, накладывая еду на две тарелки и доставая тост, намазывая его маслом и клубничным джемом. Я была в его доме, нет причин, почему его пребывание в моем должно быть каким-то иным. Но это так, и я не могу заставить себя притворяться иначе.

Я никогда ни с кем не встречалась всерьез. Я никогда не приводила никого домой. Я никогда не представляла своего парня отцу и не спала ни с кем здесь. Представляю, как много женщин было у Данте в доме. Для него это не новый опыт. А вот для меня - да.

Пытаясь отогнать эту мысль, я ставлю перед ним тарелку, а сама отхожу на другой конец стола со своей и стаканом апельсинового сока. Окна открыты, впуская теплый соленый воздух, и я слышу, как волны разбиваются о берег. Данте молчит, приступая к еде, как будто не совсем уверен, что сказать.

— Я бросил свою одежду в твою стиральную машину, — говорит он наконец. — Я не думаю, что у тебя нашлось бы что-нибудь еще, что я мог бы надеть, а она была совсем мокрой.

Я борюсь с мгновенной реакцией на то, что он бросил белье в стиральную машину, не потрудившись спросить. Я ожидала от него непринужденного высокомерия, но более того, он как будто почувствовал себя здесь как дома. Мне хочется наброситься на него так же, как в душе, но в глубине души я понимаю, что это нелогичная реакция. То, что он сделал, вполне логично, если принять во внимание все обстоятельства.

— Я бы и не подумала, что ты знаешь, как пользоваться стиральной машиной, — холодно говорю я ему, вместо этого подтрунивая над ним. — Ты уверен, что правильно ее включил?

— Ты сомневаешься в моей способности что-то включить? — Он дразняще сужает глаза, и эта фраза произносится так плавно, что я на мгновение теряю дар речи. — Конечно, я знаю, как пользоваться стиральной машиной, Эмма. Это не так уж сложно.

— В первый раз? — Я поправляюсь так быстро, как только могу, накалывая вилкой яичницу. — Я слышала, это может быть немного сложно.

Данте ухмыляется.

— Не могу сказать, что я когда-либо испытывал трудности с этим.

Конечно, нет. Что-то в этом мне не нравится, я бы предпочла, чтобы он, этот человек, который, скорее всего, никогда в жизни не сталкивался с подобными трудностями, с трудом разобрался с моей стиральной машиной. Но, конечно, он так же легко влился в ряды тех, кому приходится стирать самостоятельно, как если бы всегда жил здесь.

Я снова ковыряюсь в яйцах, чувствуя себя более чем уязвленной. Я одновременно и хочу, чтобы он ушел, и желаю, чтобы он не уходил, и от этого смешанного чувства мне хочется встать и убежать из собственного дома. Мне и так хватает забот. Мне не нужно еще и это.

Я думаю о другой спальне в коридоре, где стоят коробки, полные книг, которые я не буду читать, и пластинок, которые я не могу слушать, и отцовской одежды, которую я так и не смогла отдать. Я могла бы дать Данте что-нибудь надеть из одной из этих коробок, но не могу представить, как расскажу ему, откуда эта одежда и почему она у меня. Я не могу представить, что подпускаю его, или кого бы то ни было так близко.

Мы молча доедаем завтрак, и я слышу, как с другой стороны квартиры срабатывает зуммер стиральной машины.

— Я брошу ее в сушилку, — говорю я, неся тарелку к раковине, и поспешно выхожу из комнаты, прежде чем Данте успевает сказать что-то еще.

Я наполовину думаю, что он может последовать за мной, как это было в душе, но на этот раз он этого не делает. Я благодарна ему за это, по крайней мере, пока бросаю его мокрую одежду в сушилку и прислоняюсь к ней спиной, закрывая на мгновение глаза и размышляя о том, как расстроится Рико, если я позвоню ему и сообщу о больничном. Не могу вспомнить, когда я делала это в последний раз. В обычной ситуации я бы сделала это, а с его настроением разобралась бы позже. Но учитывая то, как все сложилось за последнюю неделю, я не уверена, что это хорошая идея.

Когда я возвращаюсь на кухню, Данте стоит у раковины и моет посуду. Полотенце все еще обернуто вокруг его бедер, и я застываю в дверях, глядя на него. На мгновение я не совсем уверена, что верю в то, что вижу.

— Ты не должен этого делать, — прохрипела я, думая, не попала ли я в какую-то альтернативную реальность. — Серьезно. Я могу помыть посуду позже. Ты хоть знаешь, как...

— Я не совсем беспомощен, Эмма. — Данте оглядывается через плечо, его рот кривится в уголке. — Я могу помыть пару тарелок после того, как ты приготовила мне завтрак.

— Я… — Я не знаю, что сказать. Меньше всего я ожидала увидеть этого человека на моей кухне, занимающегося уборкой. — Тогда, наверное, я пойду оденусь.