Любовный контракт - Софи Ларк
― Ты хороший учитель. ― Его голос низкий и хриплый. Он шероховатый и царапает мою кожу…
Мое сердце бьется так сильно, что он не может не услышать его в тишине кухни, в долгом молчании, повисшем между нами.
Я спрашиваю:
― Что ты делаешь?
Салливан наклоняет голову, улыбаясь.
― Я ничего не делаю.
― Нет, делаешь.
Он поднимает брови так, что это должно выглядеть невинно, но не обманывает меня ни на секунду… Я знаю, что его все это забавляет. И только.
― Что я делаю?
― Ты… ― Как я могу сказать это, чтобы не показаться глупой? ― …сексуально режешь помидоры.
Ну вот. Я это сказала.
Салливан повторяет это, чтобы я услышала из его уст, насколько глупо я звучу:
― Я… сексуально режу помидоры?
Я скрещиваю руки на груди.
― Да.
Его губы дергаются, но он подавляет улыбку.
― Зачем мне это делать?
― Потому что тебе нравится издеваться надо мной. Тебе нравится чувствовать… — Скажи это, киска… ― …что ты меня привлекаешь.
Салливан подходит ближе, слегка опускает подбородок, чтобы мы смотрели глаза в глаза.
― Что ж, это проблема, Тео. Что мы будем с этим делать? Потому что я должен сказать тебе… что ты меня тоже привлекаешь.
Что?
Я делаю крошечный вдох.
Я думала, что, возможно, иногда… может быть. Немного. Некоторые части меня. Ему нравятся.
Но сейчас Салливан выглядит не так, словно я ему немного нравлюсь. Он выглядит так, будто хочет съесть меня целиком. Как будто он достаточно голоден, чтобы сделать это.
И это очень опасно.
Потому что то, чего я хочу… и то, что на самом деле хорошо для меня… это две противоположные вещи.
Каждый удар моего сердца я ощущаю, как сжатие кулака.
― Мы не будем ничего с этим делать… это было бы катастрофой.
― Правда? ― мягко говорит Салливан. ― Почему?
― Потому что все это не по-настоящему. Мы не встречаемся. И если мы займемся сексом…
― То, что? ― Он снова стоит очень близко, наши тела почти соприкасаются. Он протягивает руку, кончики пальцев касаются изгиба моего бедра. ― Что ужасного произойдет, если мы займемся сексом?
Ничего.
Все.
― Мне будет больно.
Я говорю это тихо, чуть громче шепота. Но Салливан отдергивает руку.
― Ты права, ― говорит он. ― Я был жадным.
Даже это слово… жадность… ощущаются как укус на моем затылке. Мои колени слабеют и дрожат.
Я не могу заняться сексом с Салливаном Ривасом, как бы сильно мне не хотелось. Потому что я знаю себя. Я не сторонник случайных связей ― за всю мою жизнь у меня был секс только с четырьмя парнями, и с каждым из них у меня были отношения.
Я никогда не отделяла секс от эмоций, и сейчас не время пытаться, потому что я уже и так полностью потеряла контроль из-за Салливана. Когда он рядом, меня бросает то в жар, то в холод, словно у меня климакс. Я говорю то, что не должна говорить. Он убеждает меня сделать то, что я никогда не стала бы делать.
Салливан, наверное, занимался сексом с миллионом женщин. Наверное, он относится к этому как к жевательной резинке.
Он бы не придал никакого значения нашему сексу, это ничего бы не изменило.
Но для меня это будет означать падение последних осколков моей брони. А моя защита от Салливана и так слаба — она из мокрого картона, из лапши для спагетти.
Я должна защитить себя.
Поэтому я скрещиваю руки на груди и говорю:
― Мы не можем заниматься сексом. ― Я говорю это для нас обоих.
Салливан вздыхает. Он снова берет нож и прижимает его к кожице свежего помидора.
― Это правда… мы не должны заниматься сексом.
Это то, что я только что сказала, и все равно испытываю разочарование.
Я бегу обратно к хибачи, чтобы снова окунуться в дым.
Прекрати это, идиотка. Ты ставишь себя в неловкое положение.
Это влечение к Салливану никуда не денется. Более того, все становится только хуже.
Я никогда не испытывала таких чувств к Тренту, а ведь мы встречались больше года.
Трент мне нравился. Секс был достойным. Но я никогда не зацикливалась на нем. Я никогда не бросала на него взгляды, не вдыхала медленно и неглубоко его запах, не падала в обморок каждый раз, когда он проводил пальцами по своим волосам…
Это какая-то магия.
Уровень притяжения, который, на самом деле, вызывает беспокойство.
Даже сейчас я не могу перестать наблюдать за Салливаном через кухонное окно. Я не могу оторвать взгляд от него, нарезающего наш салат.
Что это? Почему все мое тело ноет от одной только формы его плеч? Что такого особенного в пропорциях этого мужчины, в том, как он стоит, как наклоняет голову, линии его челюсти, что зовет меня, шепчет: только этот и никто другой…
Уже сейчас его движения стали более плавными, нож лежит в руке как надо. Он быстро учится.
Его рукава закатаны до локтя. Каждое движение посылает зыбь по его рукам, по венам и мышцам, по гладкой смуглой коже…
Капелька пота скатывается между моих грудей и падает на гриль.
Салливан поднимает взгляд, и наши глаза встречаются через окно. Он не сердится на мои слова — улыбается так, будто я их вообще не произносила, правая сторона его рта чуть выше, чем левая.
Его кривая улыбка — единственный его недостаток.
Конечно, это вовсе не недостаток.
Именно это делает его улыбку такой, какая она есть, ― моей любимой.
Вместо того чтобы улыбнуться в ответ, как все нормальные люди, я отворачиваюсь, словно меня поймали с поличным.
Моей любимой?
Нет, нет, нет, нет, нет.
Салливан не может быть твоим любимым ни в чем.
Потому что он не останется с тобой. И ты не сможешь пережить еще одну потерю.
Вот оно. Ясно как день. Я не хотела этого говорить, но придется.
Ты в полном дерьме, Тео, и ты не выдержишь еще один удар. Хоть раз в жизни защити себя…
Я украдкой бросаю взгляд на Салливана.
Он слегка хмурится, проверяя на морковке свою новую технику нарезки. Когда он сосредотачивается, кончик его языка касается
