Людмила Сурская - Машка, или Ключи от счастья
— Умница, хорошая девочка, пойдём спать, день кончился, звёздочки в окно подмигивают, а месяц, позёвывая, колыбельную поёт, — поднял он её на руки направляясь в сторону кровати.
В её широко открытых глазах полоскался испуг. Её огромные глазищи смотрели на него, не мигая.
— Я рядом лягу, — поспешил с объяснениями он. — Кровать широкая, поместимся. Ты к стенке под одеяло. Я с краю и поверх. День тяжелый был. Давай отдохнём. Устал немножко. С малышом всё в полном порядке. Я проверил.
Заставив его отвернуться, Машка переоделась, и, забравшись на кровать, спряталась под одеяло, прилепившись к стене. Твёрдо решив, что больше она ему надоедать и мешать не будет. Но Кирилл, пристроившись рядом, подсунул свою руку ей под голову, потихоньку подтягивая к себе. Так лёжа на его руке, она и задремала. Нежность переполняла его. Ему хотелось беречь её, помогать, заботиться о ней, быть хоть чем-то полезным. "Всё такая же покорная и молчаливая, только замученная и повзрослевшая", — прошёлся он губами по её виску. Молоденькая, хрупкая, а сколько уже пережила. Он же козёл был не вдалеке и не удосужился заглянуть в её жизнь. Упустил из жизни её беременность, она должно быть была смешная, рождение Пашки и его первые месяцы развития. Тешился с не греющими душу бабами, когда был дозареза нужен ей. Какими обидами это можно оправдать, если не эгоизмом. Впервые женщина влепила ему щелчок, вот и заело. Самобичевание прервал стук в дверь. ОН приподнял голову. Постучавшись, вошла мать.
— Как вы тут?
— Не додумайся ты разбудить, уже спали бы. — Осторожно высвободив руку, Кирилл поднялся. — Ты чего домой не ушла. Рабочий день давно кончился.
— Глупый вопрос. Владимир Семёнович тут. Ночь. Всякое может случиться. Сам знаешь, по любому события могут развиваться. Главное вовремя меры принять. Будем около малого до тех пор, пока опасность не минует. Пельмени хочешь?
— Откуда?
— Купили да наварили. Кирюша, там брат её пришёл, выйди, поговори. Так пельмени нести?
— Я вообще- то ел, но думаю, лишними они не будут, неси. Жаль, Маша спит, но будить не буду.
Саша мерил шагами коридор, с неудовольствием поглядывая на дверь палаты.
— Ну, как? — взял он Тарана за грудки, сразу же, как только тот появился у дверей.
— Не лезь на стену, всё путём. И Маша, и сын.
— Не врёшь?
Он развернул его к мелькающей в коридоре Татьяны Анатольевны.
— Видишь мать тут, отчим и хирурги. Все страхуют. Машка спит.
Саша, снимая напряжение, отёр ладонью застывшее лицо, возвращая его к жизни.
— На. Я вам еду принёс, — сунул он ему в руки пакеты. — Мозги разбегаются, может, что и пропустил.
— Ничего, завтра сам сгоняю, постираться надо. У неё пакет грязного нашёл. Я второй день без смены хожу. Заеду на обратном пути в супермаркет скуплюсь.
— Возьми ключ от квартиры, — протянул он Кириллу связку ключей. Вдруг Машке, что привезти надо или малому. Постирать опять же. Там хорошая машинка у неё с сушкой.
Кирилл оторопел от такого жеста.
— Я даже адреса не знаю. Никогда не был. Да, и что я там, в чужой квартире делать буду, она даже не Машина, — упирался Таран.
— Бери, она, как раз её и есть. У меня своя. Комнату её по дурацкому плакату с твоим изображением на стене узнаешь.
Кирилл ухмыляясь кивнул:
— Она рассказала. Я, честно говоря, не поверил.
Саша двинул ему в плечо:
— А, говоришь, чужая квартира, ты давно уже там прописался. Висит тот плакат на месте и даже мухами не засижен. Будь он не ладен. Надо же было прилепиться именно к её сапогу. Чушь какая-то.
— Из этой чуши Пашунчик получился, — улыбнулся Кирилл.
— Против этого не попляшешь. Адрес сейчас напишу и даже нарисую, как добраться.
— Пельмени хочешь, могу поделиться? — предложил Кирилл, заметив матушку, шествующую по коридору, с тарелкой.
— Обойдусь, вам тут труднее выкрутится, а я в ресторан заскочу, поужинаю. День сегодня чумной, запарился. Сплошные нервы и беготня. Ужинайте, я пошёл. До завтра. Если что, звони!
Редко видевшая сына, Татьяна Анатольевна, подставив кулачок под щёку, с грустью, смахивая слезу, наблюдала за Кириллом сейчас. Их ссора из-за её второго замужества затянулась. Бросил профессию, дом, ушёл неизвестно куда, вынырнул на сцене, что меньше всего ожидала. А что она такого сделала, просто хотела жить.
— Знаешь что, — потянулся, наевшись, он, — если уж ты тут, присмотри заодно за девчонкой.
— Куда посвистал?
— Помыться схожу, слово-то какое придумала, не дождёшься. Я на жёрдочку сел. Поняла?!
— Надолго ли? — ядовито заметила она.
— Навсегда.
Она сморщила в неудовольствии носик.
— Я должна в это поверить…
Его ответ был резким:
— Это уж как захочешь. Присмотришь за Машкой? — ещё раз спросил он.
Она не отняла кулачок от щеки.
— Куда от тебя денешься.
— Сразу бы так и сказала, а то завела воспитательную шарманку. Поздно спохватилась, у меня у самого есть, кого воспитывать.
Она опять не удержалась, чтоб не куснуть его:
— Одно другому не мешает. Хорошо если один. Ты уверен, что больше не объявятся?
— Уверен. Девки сейчас наглые, если что, сразу пузо вперёд и права качать. Это одна дурочка попалась, скрывала, что б мне жизнь не усложнить.
— Чудеса.
— Представляешь, два часа тому назад мне ещё доказывала, что я свободен и ничем ей не обязан. Ноги целовала за кровь для ребёнка. И ты хочешь, чтоб я от неё отказался…
— Действительно дурочка. Её об стенку головой не стукали. В наше время любовью одни только они и живут. Бежать бы ей от тебя надо. Замучаешь ты её. В кого уродился только ухарь такой.
Кирилл запил пельмени соком и гася смешинки воззрился на мать.
— И такое родная мать говорит. Ты ей ещё додумайся подсказать это.
Та отмахнулась.
— Иди, мойся балалайка.
Вернувшись, он застал мать, дремлющей в кресле. Тихонько постоял рядом, вглядываясь в родные черты. Постарела. Как он скучал по ней. Когда совсем уж было невмоготу, украдкой караулил её у института. Посмотрев, не объявляясь, уезжал. Обида за отца не отпускала. Это вот Пашка их примирил.
— Я прибыл, — прикоснулся губами он к её рукам, — иди, отдыхай.
Она потянулась. Сладко зевнула.
— Уже? Спит она. Даже не шелохнулась. Где ты раздобыл такую девочку?
— Тебе всё расскажи. Ребёнку что-то делали?
— Всё по плану. Ещё в двенадцать часов зайдут.
— Хорошо.
Раздевшись, заполз под одеяло к Маше, дрожащей у стены, несчастным котёнком.
— Вот глупышка, — чмокнул он в её тёплую щёчку.
Проснувшись с первым проблеском рассвета в объятиях Кирилла, Маше не хотелось даже шевелиться. Тепло и уютно лежалось ей убаюканной колыбелью его рук. Идиллию нарушила Татьяна Анатольевна, привёзшая кормить орущего малыша. Кирилл сел, протирая глаза.
