Наизнанку - Евдокия Гуляева
Отпустил меня лишь на мгновение, дабы открыть дверь своего автомобиля, чтобы сразу посадить на переднее сидение, позаботившись о ремне безопасности.
– В порядке…
Почти кричу, в попытке достучаться до его зацикленного на чрезмерной заботе разума:
– Хантер, я в порядке!
Будто не слыша меня, он перегнулся и достал с заднего сиденья худи с принтом имени клуба:
– Сними всё мокрое и надень мою кофту!
Не дожидаясь моих возражений, сам пристегнулся ремнём безопасности, снял рычаг с паркинга и, закусив добела нижнюю губу, вырулил на дорогу.
Устроившись на сиденье и ощутив мягкое тепло внутри салона автомобиля, я осознала, насколько промокла: ткань белой футболки стала совсем прозрачной и плотно облепила тело, выставив на обозрение все его линии и изгибы, провокационно чётко обрисовывая контур торчащих сосков сквозь тонкий хлопок бюстгальтера.
Поёжилась.
Пришлось на время отстегнуть ремень безопасности, чтобы стянуть с себя мокрое и наспех надеть толстовку с капюшоном.
В его кофте тепло. Я ощутила обволакивающий меня запах мужского парфюма. По телу поползли мурашки.
Хантер посмотрел на меня лишь мельком. Свое отношение к увиденному он никак не прокомментировал, не озвучил, как я выгляжу. Лучше или хуже. Лишь потребовал:
– Пристегнись, Катерина.
Я потянула ремень безопасности, защёлкнула, даже не подумав возражать.
Казалось, Хантер больше не замечал меня вовсе, а был сосредоточен исключительно на дороге, даже музыку выключил: только он, руль, три педали, зеркала и скорость. Запредельная.
Это слегка нервировало.
Или даже не слегка. Особенно, если учесть, что стрелка спидометра упорно наклонялась вправо.
– Расскажи мне, что произошло.
– Тебе стоит спросить у Ребекки.
– Да? – он повернул голову, чтобы быстро взглянуть в мои глаза, и тут же вернул свой ответственный взор на скользкую от дождя дорогу.
– Честно говоря, я плохо помню подробности, – соврала я, боясь, не разобравшись в ситуации подставить Беверли, либо кого-то ещё. – В памяти остались только… основные события.
– Что произошло между тобой и Бекки?
– Зачем спрашивать? Ты всё равно поверишь ей, – осеклась, но поздно – слова уже сорвались с губ.
– Вот же гадство!!! – Хантер выругался и сбросил скорость. – Ты не понимаешь!
– Тогда объясни!
– Когда мать притащила её, мне было пять. Всего пять, бл*дь! Она всучила мне пищащую куклу, и меня охватила паника. Я мечтал только об одном – вернуть её назад. Но крошечные ручки, не стянутые пелёнками, коснулись моих щёк, и меня будто током шандарахнуло. Ко мне пришло понимание того, что этот беззащитный ребёнок – моя сестра, и с тех пор я не хотел её никуда отдавать.
Хантер нервно провел ладонью по мокрым волосам, а затем по лицу – этот резкий жест выдал его внутреннее волнение. В этом моменте он был совершенно искренним:
– А ещё через пару лет мать бросила очередного мужа, и решила избавиться от Бекки. Она отвезла её в детский дом, туда, откуда взяла. Понимаешь? Вот так просто! И показала ей изнанку правды. По крайней мере, когда Бекки жила в созданной мной сказке, не зная, что она приёмная, она была покладистее, но её наивность была потеряна в тот самый день.
Я с чувством выругалась. Правда, про себя. А он продолжил:
– Потакать её капризам и прихотям – было всё, что я мог придумать, чтобы её подбодрить. Моё желание всё загладить и сделать её беззаботной оказалось безмерным. Когда Бекки плакала, я сразу же пытался это исправить. Моя младшая сестра разучилась принимать «нет» за ответ, но я с этим мирился, потому что это делало её счастливой! Я не понимал всего того воспитательского дерьма! Это было сложно. Я не вникал. До моих восемнадцати.
– Она любит тебя совсем не так, как любишь её ты!
Его дыхание рядом со мной оборвалось рыком:
– Эта детская увлеченность! Она пройдёт.
Язвительный смешок вместо ответа, надеюсь, дал ему понять, что я обо всём этом думаю.
– Я разберусь с этим так, как нужно.
Его голос спокойный, но на моём позвоночнике все волосы встали дыбом.
Ни черта я не понимала – ни в Хантере, ни в происходящем.
Хорошо, что именно в этот момент мы, с впечатляющим рёвом двигателя и свистом автомобильных шин, припарковались у приёмного отделения неотложной помощи.
Глава 15.3
– Не поеду!
Я проснулась. Вдруг и сразу. Время действия медикаментозной седации, назначенной врачом, сделавшей меня глухой, слепой, немой и беспомощной, прошло. Но сознание ещё маячило где-то рядом, как стакан холодной воды до которого никак не дотянуться.
– Я никуда из-за неё не поеду!
Судя по крикам, вероятно недалеко разверзся кромешный ад.
Повернув голову, которая, к моей радости, меня слушалась, я разлепила отяжелевшие веки, стремящиеся вновь закрыться, и попыталась сфокусировать взгляд, то и дело тонущий в непроницаемом тёмном мороке.
Прикроватная тумбочка была вся заставлена лекарствами. Для меня одной их много… Слишком. Глаза разбегались.
Вспомнила, что уже видела такую картинку когда-то. Совсем недавно…
* * *
Память нещадно вырывает меня из настоящего и швыряет в прошлое – и всё здесь настолько реально, что кажется, протянешь руку и коснёшься холодного стекла баночек с медикаментами, полупустых пластиковых блистеров.
Мама лежит на медицинской кровати специализированного стационара. Её голова слегка запрокинута. Она медленно раскачивается из стороны в сторону и при этом тихонько стонет. На доли секунды я замираю, остановившись в дверях – сказать по правде, эта картина пугает меня до чёртиков.
– Мам… – зову её.
Вот только она никак не реагирует.
– Мама…
Сглотнув ком, вставший в горле, иду к ней и осторожно, чтобы не сдвинуть тонкие трубки капельницы, присаживаюсь на постель.
Как же сильно она похудела!
Почти прозрачная, одни косточки…
Её голову прикрывает косынка, но и она не скрывает, что от прежней густоты блестящих светлых волос осталось лишь отчётливое воспоминание.
Дотрагиваюсь до её руки. Холодная, почти неестественно ледяная. Кожа непривычно сухая. Тонкие пальцы практически неощутимо, но вздрагивают под моей ладонью, и я понимаю, что она в сознании.
– Мамочка, слышишь меня? – снова пытаюсь обратить на себя её внимание.
Не дождавшись результата, скидываю кеды, подбираюсь к ней ближе и, насколько позволяет положение, обнимаю второй рукой.
– Мам… – шепчу, глотая беззвучные слёзы. – Это я…
В какой-то момент она опускает подбородок и поворачивает ко мне голову, но не сразу фокусирует потерянный взгляд:
– Катерина…
Каждое слово даётся ей с трудом; губы спаялись, как сталь.
Молчу. И лишь
