Наизнанку - Евдокия Гуляева
– Чай, – спокойно ответила Агнес, пододвигая ближе ко мне сливочное масло и искоса наблюдая за моими действиями. – Это единственный горячий напиток, который я пью.
Я быстро нашла чашку и небольшой пузатый заварник, в который точными движениями насыпала две добрые ложки знаменитого премиального цейлонского черного чая English Breakfast и налила кипятка.
Я привыкла ухаживать за мамой, поэтому позаботиться об Агнес для меня это было не в тягость.
– Как давно вы работаете в этом доме?
Если она и удивилась моему вопросу, то вида не подала:
– Меня нанял сам мистер Вилсон Хейтс, когда маленькому мастеру Хантеру Истону исполнилось шесть. С тех пор я при нём. Несмотря на очень юный возраст, он уже тогда проявлял задатки настоящего мужчины.
– Значит, и про Ребекку вам есть что рассказать?
Было видно, что Агнес задумалась, явно подбирая слова.
– Я не жду особенных откровений, – потянулась и накрыла ладонь женщины своей. – Я… – Она примолкла. – «Держи порох сухим, а союзников – в курсе дела» – любила повторять моя мама.
– Появление молодой мисс заставило мастера Хантера быстро повзрослеть. С детства эта девочка вызывала умиление, потому что была прехорошеньким ребёнком – белокурая кукла с неземными сапфировыми глазами. А ещё она обладала удивительно вредным и скандальным характером. При красоте тела невольно веришь и в красоту души, но в её случае это не так. Избалованная мастером Хантером просто до безобразия, она выросла очень противной особой.
Кто бы сомневался!
Но если рассуждать по совести – он сам был ещё ребенком, когда взвалил на свои плечи родительскую опеку!
– Сложно припомнить, с чего всё это началось, но в шестнадцать она определила объектом своего обожания именно его – того, кто вовсе ни сном, ни духом. С тех пор она ревностно охраняла свою собственность и любила патологически.
Мне аж тошно стало. Так прямо и вывернуло бы.
Вот, как будто, и всё. Теперь я знала. Только почему-то вместо фанфар в моей глупой голове начинал навязчиво проигрываться Траурный марш Шопена.
Потому, что это был ещё не конец. Далеко не конец! То было самое-самое начало.
Но перед тем как небеса разверзлись и грянул гром, произошло ещё одно небольшое, совсем незначительное и почти несмертельное происшествие.
Глава 14.2
Игра была в самом разгаре, шёл заключительный чаккер, и лошади носились по полю как угорелые. Ездоки, низко пригнувшись к заплетённым гривам и поджав ноги к седлу, разгоняли взмыленных животных до максимально возможных скоростей, почти как спортивные болиды. То и дело вверх поднимались длинные бамбуковые клюшки для поло и резко, со свистом, рассекали воздух. На поле царил настоящий ад. На трибунах тоже было жарко, некоторые зрители даже повскакивали со своих мест крича и жестикулируя.
В этой азартной суматохе я даже не заметила, как со мной поравнялась девушка из персонала, поставив рядом свою пустую «Trolley».
– Беверли просит тебя пройти к конюшням, – перекрикивая окружающий шум, она махнула рукой в сторону ровного ряда надворных построек, указывая мне нужное направление. – У меня напитки уже закончились, а там потребовали воду. Наверное, кто-то из сменных игроков устал. Понимаешь? А им всего-то нужно поднять свою задницу, открыть дверь и выйти из денника. Выйти – и всё! Но им подавай прямо туда!
Я отмахнулась. Поискала глазами Терри, чтобы она заменила меня у кромки поля, но почти сразу поняла, что теряю время, сняла свою «Trolley» с фиксатора движения и покатила её в сторону конюшен.
Почему Беверли, игнорируя правила клуба, отправила меня туда, я даже думать не хотела. У всех этих богатеев Колдеров, Льюисов, Дайсонов и каких-нибудь там Граффов – пунктик на почве исключительных привилегий, новых прихотей и требований.
При ближайшем рассмотрении сами строения оказались просто огромными: белые, с высокими покатыми крышами, кондиционерами и рассыпанным вокруг чистым песчаным грунтом. И только специфический запах конюшни давал некоторое представление о тех животных, которые здесь содержались. Судя по тому, что массивные ворота первой были распахнуты настежь – мне нужно было именно туда.
Внутри всё тоже оказалось на высшем уровне – чисто. И на удивление безлюдно. Длиннющий, хорошо освещенный широкий конюшенный проход оказался пуст.
– Есть кто?
Тишина. Мой голос отражался от стен и эхом уносился куда-то вглубь.
Лошади в денниках, потревоженные мной, разволновались, переступая ногами, и зафыркали, словно пытались найти объяснение происходящему. Я вошла, они – заржали, будто бы возражая.
Справа и слева, по мере моего продвижения, за мной наблюдали карие глаза животных.
– Здесь кто-нибудь есть?
В конце коридора довольно громко скрипнула и чуть приоткрылась дверь, за которой по-видимому меня ждали.
Я с облегчением выдохнула и только тогда поняла, что всё это время от страха задерживала дыхание.
Лошади недовольно всхрапывали всё громче и громче. Сквозь прутья денников было видно, как метались в просторных стойлах их тёмные тени.
Мой растерянный взгляд блуждал из стороны в сторону.
Зачем паниковать?… Ну глупо, честное слово!
Нужно просто дойти до двери и отдать бутылку с водой. Хорошо, что я догадалась прихватить её с собой, оставив свою «Trolley» у открытых ворот.
Конечно, я совершенно не ожидала, что дойдя до цели, получу толчок в спину. Видимо сильный, потому что я фактически влетела в открытый денник. Упала и так круто проехалась по его дощатому полу, что руками сгребла подстилочную солому, оцарапав ладони.
Испуганные глаза тут же наткнулись на две пары лошадиных ног.
Ушей коснулся лязг задвигаемого засова.
Я машинально вскочила на ноги и метнулась назад, но руки лишь бессильно хлопнули по закрытой двери, а Ребекка, внезапно показавшаяся в конюшенном проходе, сразу обозначила мои перспективы:
– Обычно даже идиотки с первой секунды понимают, что за красную линию, что я провела, лучше не соваться!
На последок она так широко улыбнулась, гордясь своим маленьким триумфом, что её голос ещё долго звенел в моих ушах гнусным словом «подлость».
Я осталась одна. И едва сдержала приступ паники, сдавивший горло, потому что за моей спиной уже гневно фыркал конь.
Набрав в грудь воздуха, я медленно развернулась к нему и выдвинула руки вперёд. Пальцы дрожали.
– Тише ты, тише…
Это был Меркьюри – серый жеребец Хантера.
– Хороший, хороший мальчик… Помнишь меня?
Спиной я почти впечаталась в двери.
Конь был настроен враждебно. Не сводя с меня свирепого взгляда, он передёрнулся всем телом, вздувая ноздри и дыша с сапом, демонстрируя явное недовольство.
Он выжидал, будто предлагал мне фору.
В соседних денниках разволновались другие лошади. Ситуация усугублялась с катастрофической
