Иль Фарг. Невестка Эмира - Ульяна Соболева
Начала лихорадочно расстегивать пуговки на груди, спуская платье с рукавов вниз на пояс, и взгляд чёрных глаз вспыхнул, задерживаясь на моих руках, которыми я обхватила грудь чуть прикрывая, но тут же убирая их вниз. Он облизал пересохшие губы, явно позволяя мне и выжидая, что я буду делать дальше. Я видела это в… фильмах. Видела в пошлых роликах, которые включали мои подружки. Обхватила его член рукой и провела им по свей груди. Он стоит на коленях, и я на коленях на постели. Мои руки осторожны, но я сжимаю сильно, как он приказывал вначале, сжимаю и провожу членом по груди, касаясь изуродованной головкой своих сосков и не переставая смотреть ему в лицо. Вначале оно надменно яростное… но рот постепенно приоткрывается, и он не отрывает взгляда от моей груди и от моих рук. От контраста его темной плоти на моей коже, меня саму этот контраст завораживает. Его дыхание становится все тяжелее, и я вижу, как сжимаются руки в кулаки. Мои пальцы двигаются вверх и вниз, я зажимаю его член в ложбинке между грудей и, сдавливая грудь с обеих сторон, скольжу ею по его органу. Получается неуклюже, получается как-то не так, как в кино, но он дышит все сильнее, его член становится тверже, наливается, головка багровеет. Оно рядом… его наслаждение. Я это ощущаю инстинктивно.
Лицо эмира искажается, и глаза закатываются, и мне видно, как напрягаются его мышцы, как подрагивает низ живота и пах. Мои пальцы обхватывают мошонку, но не причиняя боли, а скользя по ней ноготками. Он напряжен, делает движения бедрами, сам трется об меня, трется головкой о затвердевшие соски, сжимает мою грудь вместе со мной, рычит, чуть всхлипывая и покрываясь потом. А потом вдруг с ревом хватает меня за волосы и тянет назад.
– Нет! Б*ядь, нет! Ты понимаешь!? Нет, так не выйдет! Поворачивайся! Раком и прогнись!
Слезы наворачиваются на глаза, и я убираю руки, всматриваясь в его искаженное страданием лицо. Разворачиваюсь спиной к нему, поднимая платье на талию, наклоняясь вперед и чувствуя, как катятся слезы по щекам… никогда с ним не будет по-человечески. Потому что он животное. Он зверь, который может только сжирать чьи-то страдания. Сейчас он раздерет меня на части. Готовая к болезненному вторжению, вся сжатая и разочарованная, как будто оплеванная и даже не им, а самой собой.
Но вместо ожидаемого страдания я услышала, как он яростно рычит, как стонет, как потом кричит, и ощутила, как на мои бедра льется его семя.
Встал и ушел в ванную… а я дотянулась до салфеток на тумбочке, вытирая поясницу и видя на салфетке следы спермы и крови. Соскочила с постели и босиком пошла к ванной, где бежала вода и доносилась глухая тишина. Осторожно приоткрыла дверь. Стоит спиной ко мне… моется, а мне в зеркало видно его обнаженное тело, и четыре борозды внизу живота переходит на пах и на основание члена… из ран сочится кровь. Подошла медленно сзади. Я еще не понимаю, почему и сама дрожу. Но где-то там внутри есть осознание. Потому что больно сейчас не мне.
– Пошла вон!
Скорее глухо, чем грубо, но я не ушла. Моя рука взметнулась и коснулась его спины. Вздрогнул всем телом и вдруг повернулся ко мне, схватил за горло и впечатал в стену.
– Не смей меня жалеть, слышишь ты?
– Я не жалею вас. Я хочу, чтобы вам… не было больно.
– Ты дура? Я хочу, чтоб было больно тебе, разве ты этого не понимаешь? Или вдруг ослепла?
– Нет… скорее, прозрела.
Смотрит то в один мой глаз, то в другой, то на мои губы.
– Сегодня вы причинили боль только себе…, – сказала тихо и провела ладонью по его груди, – раны от ногтей могут нарывать. Можно, я их промою и обработаю?
Лицо застыло, как маска, рука сжимает мою шею. Но хватка все слабее и слабее.
– Ну давай… промой!
Ухмыльнулся мне, слегка оскалившись, с явным неверием. И мне вдруг показалось, я вдруг ощутила то, что никогда раньше не ощущала и не понимала. Этот человек себя ненавидит. Очень сильно. Настолько яростно и дико, что причиняет боль другим, чтобы они хотя бы немного страдали так же, как и он.
В шкафчике для принадлежностей в ванной оказалась вата, перекись водорода. Я смочила вату и провела по ранам на животе, двигаясь к паху и к опавшему, но все еще такому же большому, органу. Осторожно протерла следы от ногтей. Но перед тем, как я коснулась его члена, ощутила, как эмир напрягся… Вне секса прикосновение к своей плоти смутило его.
– Перекись не щиплет, и я могу подуть.
Сказала и начала дуть, услышала, как он усмехнулся, и подняла на его встревоженный взгляд.
– Не больно?
– Нет.
Когда я закончила, он натянул штаны, рубашку и направился к двери.
– Ахмад.
Остановился, когда услышал, как я произнесла его имя.
– Разве муж не остается ночью в спальне своей жены?
Медленно обернулся, глаза прищурены, смотрит на меня.
– Вы не могли бы остаться?
– Зачем? – спросил с явным недоумением.
– Мы бы спали вместе.
Вернулся, подошел ко мне и склонился надо мной.
– Я не знаю, чем ты сегодня больна и что с тобой вдруг стало не так, но я отвечу тебе – что бы ты там не затеяла – у тебя ни хера не выйдет. А спать ты будешь одна. Чтобы знать, что делает мусульманский муж в спальне своей жены, нужно быть мусульманкой! А не суррогатом, как ты!
У меня нет друзей. Потому что я не верю в дружбу, потому что я не верю людям. Я познал все грани человеческой натуры от лжи и лицемерия до лебезения и поддельной привязанности.
Я всегда видел людей насквозь и не нуждался ни в чьих советах. В бизнесе со мной работали только проверенные. Все они знали, что на их место в любой момент может прийти другой. Никогда не давал никому уверенности в его незаменимости. Ни за кого не держался. Может быть, именно поэтому моя корпорация одна из самых успешных в мире.
В этой жизни все так устроено – если тебя не ценят, значит ценят себя, а если ценят себя, то значит чего-то стоят. Если мне нужен специалист, ему просто очень хорошо платят, и если он хочет, чтоб ему и дальше так платили, то работает по совести. Один промах, и он останется без работы. От бурильщика скважин до директора филиала.