Услышь мою тишину - Тори Ру
Но сегодняшний вечер выпал из времени и переместился в то прошлое, когда я еще ни в чем не уступала этому парню. Когда не было ран. Когда все были живы, и я была целой.
Перетащив в спальню все содержимое холодильника, мы занимаем диван, болтаем ни о чем, стучим вилками, но пища не лезет в глотку.
За окном шумит листва, порывы ветра и раскаты грома выламывают рамы, шлепки дождя бьют в стекло.
Паша сегодня явно не в ударе, красноречие то и дело изменяет ему — повисают неловкие паузы, и нам нечем их заполнить. Не сговариваясь, мы почти одновременно роняем столовые приборы на пол и тянемся за ними. Краснеем, делаем лишние жесты, пялимся на окружающие предметы, но те сконфуженно молчат.
Ужас обваривает нутро кипятком, от зноя все вокруг искажается и плывет. Я не знаю, о чем сейчас думает Паша, но не решаюсь на него посмотреть.
Задерживаю дыхание, чтобы не дышать слишком громко, но стук взбесившегося сердца сдержать не могу. Поворачиваюсь, чтобы сморозить очередную глупость, и застываю при виде прекрасного и до дрожи опасного парня. В его расширенных зрачках горит отчаяние и готовность пойти на все.
Чувства, сплетенные в тугой узел, ухают в солнечное сплетение, от желания ломит тело, ноет живот, кружится голова.
— Давай что-нибудь посмотрим, — умоляю я в истерике.
— Прости. Ноут давно сломан, — извиняется Паша, на его щеках пятнами проступает румянец.
Он в упор смотрит на меня, и я не отвожу взгляд.
Тогда он подается вперед и впивается в мой рот поцелуем.
Откинувшись на подлокотник, мы яростно прижимаемся друг к другу, и для меня не существует больше ничего, кроме его прикосновений и сбивчивого шепота.
Его губы обжигают и изводят, лишают воли, а руки настойчиво стаскивают одежду и гладят искалеченные шрамами бедра.
Осознание заливается ушатом холодных помоев за шиворот, я пытаюсь оттолкнуть Пашу, но он не отстраняется и не останавливается.
Его шокируют мои увечья, если он увидит их…
— Выключи свет, — тихо прошу я и одергиваю футболку.
* * *
36
Глубокий сон без сновидений тревожат звуки дождя. Капли падают в листву, разбиваются о крыши, стучат по оцинкованным подоконникам и асфальту, но я изо всех сил оттягиваю момент пробуждения.
Плотно прикрыв веки, ловлю давно забытые ощущения — тепло сцепленных рук, приятную усталость, болезненную слабость, быстрый бег новой крови по венам. Прижимаюсь ухом к горячему громкому сердцу Паши, и явь исчезает…
…Пластмассовые браслеты гремят в такт движениям тонких запястий, пальцы с разноцветным неоновым маникюром разглаживают сгибы линованной бумаги, маркером выводят на ней золотые буквы, откладывают готовый самолетик на подоконник — скоро ему предстоит первый и единственный полет из открытой форточки.
— Систер, тебе опять нечем заняться? — ржу я, дергаю за крыло тот, что ближе к краю, и ворох его собратьев разлетается по комнате.
Стася подскакивает, пытается выхватить причудливо сложенный лист, но я всегда была проворней и сильнее — увернувшись, в два прыжка выбегаю в прихожую и разворачиваю его.
Испуг Стаси позабавил, и я хочу во всеуслышание зачитать слова, призванные поднять настроение неведомому счастливчику…
Пробегаю глазами по строчкам и замираю от ужаса.
«Пашка, я тебя люблю. Ты — лучший человек на земле».
Смотрю на раскрасневшуюся сестру — растерянность, тревога и обида проступают в ее чертах.
Она срывается с места, но я ловлю ее за плечи:
— Как давно?! — Мне хочется, чтобы ее признание в любви к моему парню оказалось глупой шуткой, но она шепчет:
— Давно. С первого курса… С первого взгляда.
— Почему же ты молчала?! Почему???
Я вздрагиваю, просыпаюсь, щеки холодят слезы. Встреча с сестрой взорвала разум и обернулась открытием.
Она все про нас знала… Но изображала неведение.
Утопая в мягкой подушке, изучаю потолок, маленькую комнату, тусклое робкое утро, лоскут серого неба с завихрениями черных туч…
Перевожу взгляд на безмятежно спящего рядом красавца и невольно любуюсь правильным профилем, острыми скулами, длинными ресницами и губами, умеющими отключать разум.
На его шее горят яркие засосы.
Меня забрасывает в прошедшую ночь, в сумасшествие стонов и клятв, данных не по-настоящему.
После расставания с Пашей я назло себе раздавала такие же клятвы десятку случайных парней с пьяных вписок и с садистским удовольствием рассказывала об этом сестре. В его присутствии.
Он бледнел от злости и разочарования, ему было больно. Он мог бы убить меня рано или поздно, но авария разом все прекратила.
Приподнимаюсь на локтях, и плед сбивается, обнажая уродливые заплатки на коже.
Мои отметины, напоминание о том, что я не смогу вернуться в прошлое, что чудес не бывает. И что вовремя выключенный свет однажды не выручит.
Паша не должен заметить их.
Осторожно выскальзываю из тепла и, сшибая плечами углы, шаркаю в ванную.
Прикрываю за собой дверь и сражаю хмурым взглядом бледное отражение — на его шее и груди тоже цветут засосы, в глазах застыли мольба и неверие. Оно не хочет отсюда уходить.
Отрываюсь от печального зрелища и лезу в корзину для белья — на ее дне скользкими мокрыми комками лежат пострадавшие от вчерашнего ливня вещи.
Всхлипывая, шипя и вздрагивая втискиваюсь в джинсы и на все пуговицы застегиваю рубашку.
На полке в прихожей обнаруживаю свой телефон и отключаю его. Паша наверняка захочет выяснить отношения… Или же вообще не вспомнит обо мне.
А я не знаю, какой из двух вариантов окажется страшнее.
Напяливаю сочащиеся жижей кеды и, щелкнув замком, позорно сбегаю.
Эта ночь была ошибкой.
Мне всего лишь хотелось убедиться, что Паша ничего не забыл. Я вновь, пусть всего на несколько часов, ощутила себя желанной, нужной и любимой.
Заполучила его. А он… воспользовался мной.
Мы не разрешили проблем.
Нет. Все стало только хуже.
* * *
Следующие дни я запрещала себе думать о нем — ненавидела, любила, умирала от тоски и сожалений. Каждый вечер в подъезде слышались знакомые шаги, и настойчивый звонок разрезал тишину. Но я не подавала признаков жизни.
Возможно, Паша присылал и сообщения, но мой отключенный телефон давно пылился в нижнем ящике Стасиной тумбочки.
А потом мой бывший друг исчез со всех радаров.
Город накрывает ночь, в глазницах домов зажигаются лампочки, над антеннами клубятся грозовые тучи с невнятными белыми вспышками в черном нутре.
Наверное, мальчик наигрался. Наверное, он понял, что нам не по пути. Из легких вырывается вздох облегчения,
