Кафе «Поющий енот» - Евгения Георгиевна Перова
Я никак не могла поверить. Долго ждала, что он вернется. Но он так и не вернулся. Оказалось, он был половинкой моей души. И как жить с оставшейся половинкой? Вот я и не жила. Моя жизнь закончилась в тот страшный момент. Я до сих пор стою в той полутемной прихожей, сжимая в окостеневших пальцах поварешку и слушая испуганное бормотание соседки, в глазах которой вижу алчное любопытство: «Что, что она сделает? Упадет в обморок? Зарыдает?» Я ударила ее поварешкой, и соседка убежала, спотыкаясь и причитая. А я закрыла дверь на все замки, чтобы беда не смогла к нам проникнуть. Но она все равно просочилась. Мы с тобой остались вдвоем.
Я так тебя любила! До дрожи в коленках, до слез. Рыдала по ночам и в кровь кусала пальцы, вспоминая, как обижала тебя днем, но наступало утро, и я продолжала вести себя так же. Я не умела показать тебе свою любовь. Или боялась. Боялась, что моя нежность сделает тебя слабой. А жизнь – это боль. И ты будешь к ней готова.
Я так тебя ненавидела! За то, что ты не помнишь отца, за то, что так на него похожа внешне: каждым своим жестом и словом, каждым взглядом. За то, что смотришь на мир его глазами. За то, что хочешь жить. А я нет.
Прости меня, если сможешь.
Я ревновала тебя к твоим книжкам, к твоим фантазиям, к твоей Лидии Матвеевне. О, как безжалостно эта женщина отнимала тебя у меня! Улыбкой, мимолетной лаской, движением брови, сочувственным вздохом. Разговорами по душам. Вечерними чаепитиями, ароматом пирогов. Своим вареньем, провались оно! Всем тем, чего не делала я. А должна была.
Однажды я пришла к ней. Поговорить. Она тебе не рассказывала? Наверное, нет. Она берегла тебя. Разговора не получилось, потому что мы говорили на разных языках, потому что я была ослеплена завистью и злобой. Выйдя от Лидии Матвеевны, я разрыдалась. Шла и плакала, ничего не видя перед собой. И мечтала попасть под машину, чтобы это поскорее закончилось. ТАМ я встречусь с твоим папой. А тут о тебе есть кому позаботиться. Ты не пропадешь.
Но я не попала под машину, а снова вышла замуж. И снова без любви. Все эти мужчины были просто средством заполнить пустоту в душе, ту бездонную черную дыру, в которую она превратилась. Ни одного из них я не любила. Первый помыкал мною, а я к такому не привыкла. Вторым помыкала я, и мне это не нравилось. Третий женился на мне, чтобы дать своему сыну мать, и я старалась быть хорошей матерью. Ему, не тебе. Но у меня опять не получилось.
Зачем я поехала с ними в Америку? Не знаю. Надо было развестись и остаться здесь. С тобой. А там я осталась безо всего, и ты была лишь частью общей потери, пусть и самой горькой. Почему я сразу не вернулась? Потому что некому было возвращаться. Сначала надо было вернуть себя прежнюю. Ту девочку, которая бегала по радуге и рассыпала пригоршни звезд.
И я знала как. Меня научил один человек. Я часто его вспоминаю с благодарностью. А ведь мы даже не познакомились. Разговаривали часа два в аэропорту – у нас был большой перерыв между рейсами, и мои отправились посмотреть город. А я с ними не пошла. Сидела в кафе, потягивала безалкогольный мохито, смотрела в пустоту, которая была и во мне самой, и вокруг меня. Мне хотелось, чтобы это мгновение застыло, окаменело. И я бы в нем застыла, как муха в янтаре. Тут-то он ко мне и подсел, этот смешной старичок с волшебным голосом: маленький, страшненький, но безобидный с виду и добрый. После разговора с ним я словно очнулась и все девять часов полета, делая вид, что сплю, вспоминала самые счастливые моменты нашей жизни. Я пыталась понять, чем бы мне хотелось заниматься, как жить: старичок сказал, что для начала мне нужно примириться с собой, а потом и отношения с дочерью наладятся. Счастливых моментов вспомнилось много, а ведь я старательно выкорчевывала их из своей памяти. Но они проросли.
Одна сцена являлась чаще прочих: вечер, я занимаюсь рукоделием, сочиняя костюм к следующей ролевой игре. Твой отец читает вслух «Большие надежды» Диккенса, а ты, совсем еще маленькая, играешь на полу с лоскутками. Я слышу негромкий голос твоего отца, который замолкает, когда мне приходится строчить на машинке – я шью себе платье из старой портьеры, как Скарлет О’Хара. Мои пальцы вспоминают приемы обметки петель и плетения нитяного кружева, ощущают холодную сталь ножниц и пушистую мягкость бархата. Покой, умиротворение. Счастье.
И я решила сшить себе наряд. Не самый сложный, конечно. Без кринолина и турнюра. Что-нибудь начала двадцатого века. И не светской дамы, а женщины попроще. Но зато уж полностью, начиная с белья и заканчивая шляпкой. Я воодушевилась, представив, как буду изучать модные журналы того времени, смотреть обучающие видео, искать выкройки, покупать ткани и фурнитуру. Наверняка в Нью-Йорке тоже есть сообщества реконструкторов, антикварные магазины и барахолки. И в конце концов, сейчас все можно заказать через интернет!
Жизнь больше не казалась мне беспросветной. Как только мы более-менее обустроились, я принялась за дело. Как я теперь жалела, что пятнадцать лет назад выбросила все наши костюмы, отрезы тканей, нитки и кружева! Но тогда я видеть этого не могла, а сейчас бы пригодилось. Я так увлеклась, что забыла обо всем. Казалось, что каждый стежок, каждый обметанный шов, каждая пришитая пуговица возвращают к жизни прежнюю Ларису, словно я шью не нижнюю юбку или жакет, а себя саму. Сшиваю по живому.
На стадии изготовления шляпки мы с мужем развелись. Надо отдать ему должное: он меня хорошо обеспечил. Расстались мы без особых сожалений: сын поступил в колледж, так что начался новый этап жизни, и его отцу понадобилась новая спутница – помоложе и пошустрее.
Но к твоей свадьбе мой наряд не был готов. Да, я не приехала и поэтому тоже. Когда я надеваю этот костюм, я преображаюсь. И ничего не боюсь. Новое платье королевы, да. Оно готово, и вот я здесь. Осталось показать нас тебе и, может быть… Может быть, ты поймешь? То, что я сама до конца не понимаю. И простишь».
Я закрыла блокнот.
Да, жалкие попытки оправдаться.
Дочь-то меня,
