Когда не все дома (СИ) - Болдина Мария
— Как себя чувствуешь?
Она не стала отвечать, пожала плечами. Не было сил делиться бедами. К тому же мешал суеверный страх. Казалось, чем чаще повторять угрожающие предположения, тем ближе они к реальности.
— У тебя тут мило… Подушечку свою вышитую привезла.
Вика удивлённо осмотрелась: на кресле у окна действительно лежала её любимая думка. Алекс привёз с собой вчера, а она даже не заметила. Она приехала сюда с маленькой сумочкой на плече, в которой были только документы, телефон и кошелёк. А сегодня утром надела уютный костюм. Со стула взяла? Из шкафа достала? Она не помнила таких подробностей. Но теперь выводы сделала: Алексей вчера успел заехать домой и собрать что-то из необходимого и что-то из случайно подвернувшегося под руку, если судить по расшитой шёлком подушке и Кристининому плюшевому зайцу на тумбочке.
— Что ж, рассказывай, дорогая, замуж-то вышла?
Вадим спрашивал сочувственно глядя Вике в глаза, он был спокоен и доброжелателен. Впрочем, Вика другого и не ожидала. И в том, что Вадим её не оскорбит и разборок чинить не будет, она была уверена. Она когда-то полюбила его не только за красивые глаза и романтическую профессию. И вдруг эти самые глаза Вадима удивлённо расширились, лицо, прожаренное солнцем и отшлифованное морским ветром, вытянулось.
— …*. Это что ещё за сухопутный баклан в зелёной чешуе, — выругался Вадим рассматривая нечто в окне за её спиной.
Она обернулась.
Напротив окна на ветке сосны балансировал Алекс. Он действительно был в болотного цвета камуфляже, с небольшим рюкзаком за спиной. Между окном и деревом зияла пропасть шириной метра четыре и глубиной в три этажа. Алексей тоже увидел свою жену и, конечно, не мог не заметить рядом с ней Вадима. Вика поспешила открыть створку:
— Что ты там делаешь?!
— В юннатов играю, — и Алекс улыбнулся Вике, махнул рукой. — Окно закрой, замёрзнешь, — мужчину рядом с ней он демонстративно не замечал.
— Это что ли твой? — спросил у неё за спиной Вадим.
— Мой, — со вздохом подтвердила Вика.
— И ребёнок от него?
Вопрос сорвался и ударил Вику в спину. Она головы не повернула, не дрогнула даже, ответила коротко и чётко:
— Да.
— Цирк с конями! — ёмко охарактеризовал Вадим происходящее.
Виктория зажала рот рукой, прикусив костяшку указательного пальца. Она солгала! Хотя твёрдо решила говорить правду, зная на примерах из жизни своих детсадовских подопечных, как опасна и непредсказуема ложь в таких щекотливых вопросах. Она собиралась объяснить свою позицию Алексу, и он бы понял, должен был понять. Но Вадим приехал неожиданно, на две недели раньше, чем обещал. И страх за ребёнка съедал силы. И этот… ну, цирк, конечно, цирк, Вадим был прав: по-другому представление под окном и не назовёшь. Вика с тревогой и невольной улыбкой смотрела, как, присев на ветку, Алекс достал из рюкзака шмат сала, обвязанный бечёвкой, и повесил его на сосну, словно новогодний шар на ёлку. Стало понятно, для чего понадобилось забираться так высоко.
В доме Алексея кормушка, подвешенная под окнами кухни, никогда не пустовала. Птичья суета придавала кухонным хлопотам почти сказочное очарование: трепещущие крылья в морозном воздухе, тонкое теньканье за окном, отмеряющее секунды счастья, — та самая синица в руках, что дороже любого несбыточного журавля. Словно китайские «цветы и птицы», мелкие птахи в заснеженном саду напоминали о красоте, быстротечной, хрупкой… и вечной. Накануне Вика, борясь с нахлынувшим отчаяньем, вспомнила о синичках, к которым успела привыкнуть. Алексей подхватил её случайно обронённое слово. Слово это не было ни просьбой, ни капризом, это была тоска по тем дням, когда в сердце уже заглянула и осмотрелась любовь, но ещё не поселился страх.
Закончив оформлять птичью столовую, муж ещё раз помахал ей рукой, крикнул:
— Закрой, наконец, окно, я сейчас приду! — и легко спустился вниз.
Когда Вика закрыла окно и обернулась, Вадима в палате уже не было.
***
Вадим спускался по лестнице и горько ухмылялся. Многолетняя ложь выскочила, как чёртик из табакерки и смеялась ему в ответ. Его Вика-клубника не простила измены, тут же нашла ему замену, спешно забеременела и выскочила замуж, похоже, из чувства мести. И за кого?! За какого-то мальчишку, прыгающего, как белка, по деревьям. Романтика!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Он почувствовал неладное за неделю до того, как Вика отключила телефон. На том же судне, где Вадим начальствовал, плавала ещё пара человек из родного города. «Твоя-то, пока тебя нет, под полицией…», — доложили ему. Он обещал особо осведомлённым и, так их и разэдак, безмерно сочувствующим со всем разобраться и дома, и уж тем более на судне, пригрозил дать особо рьяным фантазёрам в челюсть. "Докладчики" не смели больше подходить к нему с новостями, хотя за спиной, наверняка, говорили всякое. Можно было бы не принимать близко к сердцу, потому что в морских разговорах события, происходящие на берегу, часто искажены расстоянием, недоверием и трактуются в строну пошлых анекдотов. Но Вика замолчала, связаться с ней не получалось. И мама его на вопрос о жене и дочери ничего хорошего не сказала. Потом они с Викторией всё-таки переговорили пару раз спокойно, без нервов. Он знал, что в телефон за тысячу километров Вика кричать не будет. Да и в лицо не будет. Чтобы понять, что она надумала, приходилось ловить полутона и расшифровывать полуфразы, приспосабливаться к разговору. Ему казалось, что Вика успокоилась, а значит, дождётся, выслушает и в свою очередь сама расскажет, что там у неё происходит. И тут пришла эта чёртова эсэмэска…
Вадим рванул в родной город сразу, как только сошёл на берег. Бросил все дела, не стал оставаться ни на сдачу груза, ни на профилактический ремонт судна. И звонить домой Вадим не стал. Может же муж раз в десятилетие не просто вернуться из рейса, а вернуться внезапно. Приехал. Вошёл в квартиру. Понял по пустым крючкам и полкам, что его девочки, действительно, съехали. А ещё понял, что не сможет пробыть один и часа. И ночевать в этой квартире не сможет. Пустота давила. Он не умел жить один. Наверное, именно поэтому в его жизни и появилась Дина.
Вадим привык, что в портовом городе есть женщина, которая его ждёт, есть дом, где после скитаний можно отдохнуть душой и телом, есть, в конце концов, дочь, сообразительная и смешливая егоза. Сходя на берег, он отправлялся к Дине и все канцелярские, юридические и ремонтные дела решал, отдыхая вечерами в семейном кругу, а ночами в ласковых объятиях. Понятно было как дважды два, что рано или поздно всё откроется. Но, как говорил знакомый механик, лучше поздно, чем навсегда.
Как-то так выходило, что он любил обеих своих женщин и обеих дочек, содержал, заботился, оберегал от лишних тревог, в том числе и от сведений друг о друге. Мысль, что когда-нибудь неизбежно придётся объясняться, винить себя, выслушивать упрёки, вероятно, рвать по живому, бесила неимоверно.
Дина, конечно, знала про вторую семью, но без подробностей, понимала, что именно поэтому, уезжая в родной город, он никогда не звал её с собой. Знала, молчала и делала вид, что любит его так сильно, что и спрашивать ни о чём не будет, примет их семейную жизнь урывками как данность. И вот — здравствуйте, приплыли.
Всегда солнечная, весело щебечущая, Динь-Динь плакала, когда он в телефонном разговоре потребовал от неё разъяснений, а она призналась, что рассказала Вике про него, про себя и про Алинку. Он, вот парадокс, вроде бы и виноват кругом остался, но не мог простить Дине её глупой выходки. В такой сложный клубок всё скрутилось… В этот раз, сойдя на берег, он забежал к Дине всего на несколько минут: отдал дочери Алинке подарок из Марокко, оставил деньги — как бы там ни было, а кушать ребёнок хочет каждый день — с Диной даже разговаривать не стал, развернулся и ушёл, уехал выяснять, что там происходит у Вики. Выяснил.
О дорогах через ложь — 2
С Елизаветой Павловной Вадим столкнулся у центрального входа медцентра. Матери Вики он отчего-то не особо нравился, но в этот раз она вдруг кинулась к нему, как к спасательному кругу: