Денин Миллнер - Девушки Мечты

– Скажи Лоррелл, что я зайду завтра, – сказала Мишель, беря СиСи за руку.

– СиСи, неважно, какие у нас с тобой были разногласия, самое важное – это семья, – сказал Кертис вслед СиСи.

Тот остановился, но не повернулся, пока не произнес три слова, которые собирался сказать весь день:

– Все кончено, Кертис.

– Джимми сам виноват! – крикнул Кертис. – И ты это знаешь!

СиСи было нечего больше добавить. Он просто взял Мишель за руку и ушел.

– Мишель, – резко сказал Кертис, – СиСи может уходить, а ты – нет.

СиСи пытался понять, как Кертис может быть настолько бесчувственным и расчетливым, да еще в такой момент – когда они потеряли человека, которого любили как родного брата. Он отвез Мишель к себе домой, а сам поехал прямо в аэропорт и первым же рейсом вылетел в Детройт, где колесил по улицам родного города, вспоминая те дни, когда мальчишкой бегал здесь, пытаясь заставить кого-нибудь – хоть кого-то – слушать свою музыку и голос сестры. Он проехал мимо магазинчика, где впервые вместе с девочками выступил перед публикой – кучкой пьянчуг, которые наскребали у магазина на бутылку. А чуть подальше, во дворе, они с Эффи смотрели, как мимо проезжают машины, и он написал третью песню – «Капризная девчонка» – в честь девочки, которая его поцеловала, а потом ушла к другому. А вот и Детройтский кинотеатр, от которого осталась только оболочка, полная воспоминаний. В те далекие времена СиСи представить себе не мог, каково это услышать свои песни на радио, а тем более увидеть их на верхушках чартов, а теперь, когда необъяснимое случилось, он не совсем понимал, как же они дошли до жизни такой. Детройт в развалинах. Группа распалась. Джимми умер. Как Кертис мог быть настолько мелочным, да еще и его, СиСи, заразить своей мелочностью? СиСи все отдал, чтобы идти за этим человеком: свою страсть к соул-музыке, свою творческую жилку. Свою семью. Ему так хотелось быть сейчас с родными. Такое уж свойство у смерти – когда кто-то умирает, вам хочется обнять тех, кто рядом с вами, и тех, кого рядом нет. СиСи думал об Эффи: ему нужно было отыскать сестру и сказать, что ему нужно ее прощение.

Отец проводил СиСи в квартиру сестры. Он прождал там около двух часов, размышляя, как Эффи могла докатиться до такого.

– Но я же посылал ей деньги, она не получала?

– Получала.

– Не тратила? Я хотел сказать, что все эти годы посылал ей достаточно денег, чтобы вести безбедное существование.

– Не тратила. – Отец открыл ящик комода, стоявшего в крошечной гостиной, вытащил какую-то коробку, открыл и подошел к СиСи. В коробке лежали письма – письма СиСи – в основном не раскрытые, и во всех деньги, которые брат посылал ей. – Твоя сестра упрямая как осел.

СиСи покачал головой и обошел квартирку – посмотрел, как по полупустым полкам шкафов на кухне бегают тараканы, провел рукой по стопочке одеял, аккуратно сложенных на раздвижном диване; очевидно, здесь спала сама Эффи, потому что спальня была только одна. Полная игрушек. Детская. СиСи сидел на детской кроватке, когда услышал, как Эффи громко поздоровалась с кем-то из соседей. Он подбежал, открыл дверь и увидел сестру и племянницу, поднимавшихся по лестнице.

Мэджик перепрыгивала через две ступеньки.

– Мамочка, а что такое поминки?

– Это когда друзья собираются вместе, чтобы разделить свою любовь к умершему другу, – ответила Эффи, с трудом передвигая ноги.

– Мамочка, почему ты всегда ползешь как улитка?

– Потому что я старая, – просто ответила Эффи, пропустив мимо ушей обидное замечание дочки.

Она остановилась передохнуть, а Мэджик побежала наверх. Девочка остановилась, увидев в дверях своей квартиры какого-то незнакомого дядю.

– Вы кто? – спросила она.

Эффи, заметив СиСи, стала спускаться, ее сердце заходилось от злости. СиСи побежал за ней. Тут в дверях появился Рональд и взял внучку за руку.

– Кто это?

– Это твой дядя, малышка.

– Эффи! – снова крикнул СиСи.

Он услышал, как несколькими пролетами ниже с грохотом хлопнула дверь, и выругался. Его сестра все всегда делает с душой. СиСи выбежал из подъезда в темноту, но Эффи нигде не было видно. Если бы он поискал получше, то нашел бы плачущую Эффи в тени старого дуба, под которым она когда-то спела песню СиСи с такой страстью, что оба разревелись. Эффи любила СиСи и скучала по нему, но слишком долго пребывала в плену у своей злости и просто не знала, как теперь оттуда выбраться. Папа прав, подумала она, я упрямая как осел.

СиСи дотащился по лестнице до квартирки сестры, чтобы попрощаться с отцом.

– Не сдавайся, сынок, – сказал Рональд, обнимая сына. – Ты нужен сестре как никогда, хоть она и виду не подает. Найди ее, сынок, чтобы она поняла, что заслуживает лучшего.

Именно об этом СиСи размышлял на следующий вечер, склонившись над бокалом с содовой в клубе «Макс Вашингтон», где детройтские музыканты собрались на джем-сейшн в память о Джимми. Эффи сидела у самой сцены вместе с Марти, с которым в последнее время снова начала общаться и работать. СиСи грустил в баре, не зная, как подойти к ним, и понимая: что бы он ни сказал, слова не загладят ту обиду, которую он позволил Кертису нанести этим двум дорогим для него людям, поэтому просто сидел, пил и смотрел на них издалека.

– Ты знаешь, он тогда еще не был Громом, а был просто Малышом Джимми, – сказала какая-то джазовая певица, готовясь исполнить песню в память о старом друге. – Сколько ему тогда было, Марти?

– Не знаю. Лет двенадцать.

– Да, зато руки у него были как у двадцатипятилетнего, и он не стеснялся ими пользоваться, – засмеялась певица.

– Да, Джимми был настоящим маленьким негодником… – кивнул Марти. – Настоящим… маленьким негодником.

Марти душили слезы, и Эффи обняла его, а певица кивнула пианисту. Полилась тихая приятная музыка, и женщина своим скрипучим голосом затянула любовную песню об ушедшем друге:

– Я скучаю по тебе, друг мой…

Эффи поклялась больше не пить, и Марти обещал то же самое, только при этом условии он согласился снова заняться ее карьерой. Марти, седеющий старик с тяжким грузом воспоминаний, хотел вернуться в игру, но сделать это правильно, ему не хотелось иметь дело с пороками, которые тормозят, а то и разрушают – как в случае с Джимми – карьеру, поэтому он заставил пообещать Эффи, что она и капли в рот не возьмет. Эффи была полна решимости сдержать слово, но это не помогло сейчас, когда она сидела в баре, горюя из-за гибели друга.

– Я возьму себе содовой, – сказала она, поднимаясь из-за столика. – Хочешь чего-нибудь?

– Нет, спасибо, – покачал головой Марти.

Эффи подошла к барной стойке и боковым зрением увидела СиСи. Она предчувствовала, что увидит брата, поскольку отец все уши прожужжал, но не была готова поговорить с ним. На самом деле Эффи нечего было сказать, хотя отец умолял ее по крайней мере выслушать СиСи.