Элизабет Хардвик - У кромки прибоя
— У Томаса появились какие–то дела, требующие его присутствия, — решилась ответить Мэри.
— Так он с вами? — В ее голосе появилась резкая нотка. — Он не остался в Эдинбурге?
— Нет, я здесь, Джулия, — отозвался Томас, входя в дом с багажом.
Мачеха холодно посмотрела на него.
— И кого из прислуги ты намерен уволить на этот раз?
Глаза Томаса сузились.
— Насколько я понимаю, ты намекаешь на Уолтера?
— Да, — отрывисто подтвердила Джулия.
— Тогда, боюсь, ты все неправильно поняла. Я не увольнял Уолтера. Он сам решил, что ему пора в отставку.
— Вот как? — Джулия скептически скривила губы. — Несколько неожиданно, ты не находишь?
— Он сам так решил, — спокойно повторил Томас. — Уолтер считает, что случай с Ниной произошел по его вине, и после беседы с ним я склонен с этим согласиться…
— Думаю, нам стоит пойти в мою гостиную и обсудить это наедине, — резко прервала его Джулия.
Подальше от меня, подслушивающей прислуги, решила Мэри. Но если, как сказал Томас, Уолтер ушел в отставку из–за того, что чувствовал свою ответственность за случившееся с Ниной…
— Уолтер ушел? — встревоженно вскричала Нина, поворачиваясь к отцу. — Папа…
— Как я уже сказал твоей бабушке… — Он бросил на Джулию осуждающий взгляд за то, что та заговорила об этом в присутствии ребенка. — Уолтеру кажется, что он виноват в твоем падении. Он считает, что должным образом не проверил, как оседлана твоя лошадь…
— Но я бы тоже могла это сделать! — возопила расстроенная Нина. — Ты всегда говорил мне, чтобы я проверяла, а я…
— Нина, думаю, нам с тобой лучше отнести вещи наверх. — Мэри ласково подтолкнула девочку к лестнице. — Твоим папе и бабушке нужно поговорить наедине.
— Но…
— А потом ты сможешь позвонить Кэти и сказать ей, что завтра придешь в школу, — добавила она при виде воинственного выражения на лице девочки.
— Хорошо, — неохотно подчинилась Нина. — Увидимся позже, папа, — добавила она почти вопросительно, словно боялась, что он может уехать после беседы с бабушкой.
— Конечно, — ласково подтвердил он. — Мэри!..
Этот оклик застал ее на середине широкой лестницы. Она медленно обернулась, испытывая чуть ли не ужас при мысли о том, что он собирается ей сказать.
— С вами мы тоже увидимся, — хрипловато проговорил Томас.
Мэри несколько секунд, нахмурившись, смотрела на него, затем кивнула.
— Я буду в детской.
Остаток лестницы они прошествовали никем не потревоженные, и Мэри обрадовалась, достигнув спальни Нины. Наконец–то она могла свободно вздохнуть. Казалось, у нее не было такой возможности целую вечность. Фактически с тех пор, как она проснулась сегодня утром!
Что же ей делать? Весь день она избегала задавать себе этот вопрос. Даже если Томас вскоре уедет, он, разумеется, вернется. И следовательно, она вынуждена будет сталкиваться с ним снова и снова. По–прежнему любя его. Потому что ее любовь к Томасу не была похожа ни на что, испытанное ею прежде. И Мэри была уверена, что и впредь не испытает подобного ни к кому другому. Но Томас влюблен в другую. В женщину, которая, похоже, отвергает его любовь. Что за треугольник безответных чувств!
— Могу я теперь спуститься и позвонить Кэти?
Мэри рассеянно взглянула на Нину. Она даже не осознавала, что они вдвоем уже распаковали то немногое, что девочка брала с собой в поездку. Но дело было сделано, и сейчас Нина хотела получить обещанное. Однако Мэри сомневалась в том, что Томас и Джулия уже ушли из холла: в их глазах светилась обоюдная жажда битвы!
— Позвони из моей спальни, — предложила Мэри. — В этом случае ты сможешь говорить сколько тебе угодно.
Нина, обрадованная таким поворотом событий, немедленно побежала в комнату няни. Оставив девушку в одиночестве, о котором та так мечтала. Теперь Мэри могла наконец подумать. И все ее мысли были о Томасе.
Эстер все еще в Эдинбурге, тогда почему Томас, надеявшийся вернуть ее, так поспешил уехать оттуда? Может быть, он просто хотел избавиться от нее и Нины и, вопреки тому, что сказал внизу, собирается вновь вернуться в Эдинбург? Конечно, остаться в городе одному имело для него прямой смысл. Во всяком случае, без Мэри. Особенно после того, что произошло между ними минувшей ночью. Всего лишь прошлой ночью?.. Сейчас она казалась нереальной, почти сном — или, скорее, ночным кошмаром!
Но не может же она вечно сидеть в детской, копаясь в собственных мыслях и чувствах! Все уже разложено по своим местам и прибрано, и ей больше нечего здесь делать. Чашка кофе показалась ей заманчивой идеей. Мэри сможет захватить с собой и сок для Нины.
Но что, если Томас и Джулия все еще стоят у подножия лестницы? Ну конечно же нет. Джулия никогда не будет вести личную беседу там, где ее может подслушать кто–либо из слуг! А, судя по сердитым лицам обоих, беседа между двумя Тэлфордами обещала быть очень личной!
Мэри была права. Когда она спустилась, холл был пуст, во всем доме не слышалось даже отдаленных голосов, что свидетельствовало хотя бы о том, что Томас и Джулия не кричат друг на друга. Они…
— Мэри!.. Слава Богу! — На пороге гостиной Джулии возник возбужденный Томас. — Позвоните на станцию «скорой помощи» и попросите прислать машину как можно скорее!
Она озадаченно заморгала. Ведь не дошло же у них с Джулией дело до драки? Вряд ли. Томас был на многое способен, но поднять руку на женщину точно не мог. Тогда что же?..
— Мэри, да вызовите же наконец «скорую»! — яростно повторил он. — Джулия без сознания. Боюсь, это инфаркт!
10
К Мэри мгновенно вернулась способность действовать, и она кинулась к ближайшему телефону. Закончив разговор, она тут же поспешила в гостиную и увидела склонившегося над мачехой Томаса. Джулия лежала на диване, лицо ее казалось серым и неожиданно очень старым, вся надменность куда–то исчезла.
— Что случилось? — мягко спросила Мэри, встав рядом с Томасом.
Он не поднял взгляда.
— Мы говорили — правда, должен признать, довольно горячо… Но ведь мы с Джулией всегда так говорим, — хрипло сказал Томас. — Однако на этот раз она вдруг посерела и упала в обморок.
Мэри опустилась на корточки рядом с диваном.
— А о чем вы говорили?
— О Генри! — с отвращением воскликнул Томас. — О чем же еще?
Девушка прикоснулась к щеке Джулии — та была липкой, а руки старой женщины — ледяными.
— Она очень его любит, — сказала Мэри. — И очень им гордится.
— Он себялюбивый, эгоистичный, бесчувственный ублюдок! — с силой проскрежетал Томас.
— Он ее сын, — мягко напомнила Мэри. — А материнская любовь способна многое простить.
Томас резко выпрямился.
— Мне об этом ничего не известно.
Мэри взглянула на него снизу вверх карими затуманенными глазами.
