Дебра Диксон - Доктор Праздник
Жестом указав на стол, она объявила:
— Настоящее Рождество нельзя изуродовать при помощи пряников. Думаю, что ты проделал трудную работу. У меня еще никогда не было хора из пряничных человечков.
По телу Ноя прошла судорога, а по щеке скатилась слеза, после чего он признался в самом большом с его точки зрения преступлении — непослушании.
— От меня требовалось нарисовать улыбки.
— Но ведь Тэйлор сказала, что ты можешь делать все, что хочешь, — мягко проговорил Дрю, внезапно обретя голос. Видеть, как ребенок распадается на части, было равносильно адским мукам, это разрывало ему сердце. Он никогда не видел Ноя таким: абсолютно напуганным, неуправляемым, корчащимся во власти эмоций из-за такой незначительной вещи, как пряничные человечки.
— Папа! — воскликнул Ной, точно осознал, что сильно его подвел.
— Все нормально, парень. — И Дрю шагнул в его сторону.
— Нет! — отскочил Ной. — Вовсе не нормально. Я все исп-портил. Санта сказал, что только хорошие маленькие мальчики получат то, что хотят! Я старался, но все для нас испортил, папа. Я вовсе не хороший. — Слова вылетали из него, точно беглый огонь. — Я исп-портил пряники Тэйлор.
— Это твои пряники, — твердо заговорила Тэйлор, инстинктивно осознавая, что Ною точно так же требуется логика, как и утешение. — Никто не будет на тебя злиться за то, что ты сделал пряники с характером.
Тут его взгляд мигом переместился на нее.
— Как наша елка?
— В точности, как эта елка, — согласилась она, стараясь максимально одарить его радостной терпимостью.
Ной какое-то время глядел на нее с надеждой, а потом нахмурился. Губы его дрожали, но он стал заметно спокойнее.
— Они предназначались для нашей елки. Как украшение.
— Они и сейчас предназначаются для нашей елки, — заверил его Дрю, обходя вокруг стола и думая, что одержит маленькую победу, если Ной опять не замкнется в себе. — У нас будет единственный в городе пряничный хор.
— Я не послушался Тэйлор. — Мальчик внимательно следил за тем, как на это отреагирует отец.
— Это не так, парень. Ты просто дал волю своему воображению.
— Я не люблю свои сапожки, — заявил Ной, решившись сразу высказаться по всем вопросам. — И я страшно злюсь из-за них, когда тебя нет рядом.
Дрю рассмеялся и подбросил мальчика вверх. Он вспомнил, как поступала Тэйлор с братьями в трудную минуту, дразня их нелепыми заявлениями, делавшими их страхи абсурдными и бесперспективными.
Как только он стал переворачивать Ноя вверх ногами, Тэйлор догадалась о его намерениях. Она надрывно прокричала: «Нет!», но было слишком поздно: Дрю ее не слушал.
Ее охватила паника, приклеившая ее к месту и заморозившая время. Тэйлор была не в состоянии отвернуться и окаменела в предвкушении предстоящей сцены. Дрю вот-вот готов был совершить огромнейшую ошибку, и она не в состоянии была его остановить. Он не отдавал себе отчета в том, что между ее братьями и Ноем была такая же разница, как между ночью и днем. Это не было нормальным фокусом пятилетнего мальчика или трюком, чтобы привлечь к себе внимание. Самые настоящие, неподдельные страхи были у Ноя еще совсем недалеко от поверхности. Они еще не утеряли своей остроты.
— Ну хорошо, мистер Умник, — смеясь, поддразнивал его Дрю, — ты меня убедил. Такому старому человеку, как я, от тебя сплошные неприятности. Полагаю, что мне следует обменять тебя на нового ребенка.
— Нет! Мне больше некуда идти!
Этот душераздирающий визг пронзил Дрю, точно раскаленная сталь, и лишил его душевных сил. Он мигом перевернул и обнял ребенка. Стал искать нужные слова, пока глухие рыдания все еще по-прежнему сотрясали тельце сына. Умоляющий взгляд, брошенный им на Тэйлор, встретился с ее понимающим взглядом, подтвердившим худшие его опасения. Он искал у нее поддержки, а почувствовал себя таким опустошенным, каким был и его сын. Хороший отец никогда такого не допустит.
Как он мог позволить себе до такой степени перепугать сына? Как он мог не знать? Он совершил ошибку, которую ни в коем случае нельзя было совершать, а теперь он мог лишь шепотом произносить извинения, которых Ной не в состоянии был услышать, и пытаться приласкать ребенка, который не в состоянии был утешиться.
— Прости меня, Ной! Прости меня, мальчик! Я никогда ни на кого тебя не променяю. Я люблю тебя, сынок, больше всего на свете Разве ты этого не понимаешь?
Маленькие ручонки и кулачки уперлись ему в грудь, и ребенок криком позвал Тэйлор, стал искать ее глазами, безнадежно умолять:
— Тэйлор, ты возьмешь меня к себе? Я хочу уйти с тобой. Пожалуйста! — он весь выворачивался из объятий Дрю и просил умоляющим голосом: — Вы любите деревья, которые не выглядят совсем красиво. Вы же не отошлете меня никуда, если я буду вести себя плохо. Неужели вы не можете полюбить и меня? Ведь у вас же нет своих мальчиков. Ну пожалуйста!
Последние его слова оборвались на всхлипе и взорвались в ее душе. Но еще больше рыдания сына сокрушили Дрю. Лицо его исказилось душевной мукой, а глаза потускнели от горя. Она видела, как напряглись мускулы его лица в борьбе с подступающими слезами. Тихая, жалобная мольба Ноя вырвала у него сердце из груди, и кровотечение ничем остановить было невозможно.
— Тэйлор! — Ной протягивал ей ручки, брыкаясь, чтобы освободиться от объятий отца.
Признав свое поражение, Дрю отпустил его, позволив сползти на пол, и наблюдал за тем, как его сын бросился в объятия Тэйлор, как она обняла ребенка и стала его утешать. Во второй раз за один вечер он почувствовал себя абсолютно беспомощным. За пару дней она узнала гораздо больше о том, как надо любить Ноя, чем он за два месяца. И когда он больше не в состоянии был на это смотреть, то ушел. Он оказался не нужен. Пусть даже непреднамеренно, но он причинил боль единственному доброму началу в своей жизни.
Эмоционально опустошенный, Дрю остановился подле камина, опершись локтем о каминную доску, положил ладонь на бедро и, зажмурившись, переживал болезненный провал. Со стороны кухни доносился голос Тэйлор, мурлыкавший какие-то милые пустячки уверенно и нежно, преисполненный любви. Он услышал, как — она вошла в комнату у него за спиной, продолжая спокойно утешать Ноя, но не обернулся. Он знал, что является лишним. Тэйлор, как всегда, взяла все в свои руки. Затем он услышал, как она вышла, направилась к лестнице и стала подниматься наверх, в комнату Ноя.
Самообвинения стали столь же яростно переполнять его душу, как яростное животное, попавшееся в стальной капкан, пытается, невзирая на боль, отгрызть собственную ногу. Дрю снял с каминной доски сосновую шишку и изо всех сил запустил ее в противоположную стенку. Она расплющилась, отколов краску и оставив на стенке след. Блестящий след. С отвращением к самому себе, покачивая головой, Дрю слишком поздно вспомнил, как Ной прилежно и тщательно подклеивал блестки к чешуйкам шишек после того, так Тэйлор намазала их клеем. И теперь он испортил одну из этих шишек.
