Георгий Громов - Наизнанку. Московский роман
«Колбасься только в стакане, на сцену не ходи пока. Рановато для тебя!»
И я полез в железный стакан, который стоял ближе к гримерке.
Вот это да, класс! Совсем другие ощущения, прямо как на американских горках, высоко в воздухе над головами маленьких существ, суетящихся где-то подо мной.
Несмотря на время, зал все еще был забит до отказа. И тут я разошелся и даже растанцевался, так как благодаря спорту с рефлексами и гибкостью у меня было ОК. Я все схватывал на лету, наблюдал, как кто-то танцевал и потом повторял. Тут все просто: чувство ритма и запомнить несколько незамысловатых движений.
Внизу скопились девчонки-танцовщицы и кто-то из гостей, также ребята-танцоры – все они снизу наблюдали за мной. Я заметил, как девочки зашушукались между собой, мои танцы вызывали улыбки у людей, но меня это не смущало, мне было очень хорошо, а самое главное, я был уверен в себе и чувствовал внутренний огонь. Долго меня колбасило, песен пять, шесть, семь, не знаю, но я был весь в мыле, да и чувства другие на этом танцполе, нежели внизу. Здесь как будто танцуешь в свое удовольствие и девчонок хватает. Работай и набирайся опыта. Весь этот танцевальный стакан обдувается снизу, поэтому, когда начинаешь потеть, тебя охлаждает, как в дорогом солярии. На большой сцене работали два танцора, и честно сказать, я заимствовал у них движения. Слегка подворовывал. В одном из танцоров я узнал Котенка. Он завязал белую рубашку на поясе и, к моему удивлению, зажигал на сцене с какой-то дамой лет 25, а другого танцора я видел в первый раз: здоровый, высокий, но мне показалось, что лет ему до фига, точно за тридцатку, даже пепельного цвета волосы редели с макушки, мне сверху-то видно все.
Я спрыгнул на пол, словно Тарзан с лианы, и довольный собой поплелся в гримерку. Зашел и плюхнулся на диван. С небольшого стеклянного столика набрал кучу салфеток и начал вытирать себя. Было ощущение, что даже похудел, пока танцевал. В гримерку зашла Ира и села недалеко от меня на тот же длинный диван. Она была сонная, и веяло от нее сигаретным дымом.
«Что бы спросить у нее?» – подумал я. В голову ничего не ползет, отупел, пока колбасился.
– Давно уже тут работаешь?
Она взглянула на меня:
– Что? Извини, не расслышала?
– Я спросил: ты давно тут работаешь?
– А-а это, да нет, два месяца.
– Любишь танцевать?
– Люблю.
– Чем-то еще занимаешься?
– Учусь в институте.
Не знаю почему, но спросил:
– А почему в стрип не пойдешь, на шесте крутиться, там денег-то побольше будет?
– Там и дерьма побольше, здесь никто себе дурного не позволяет, а если захочет что, то сразу выкинут. Да потом не люблю раздеваться. Тут как видишь, костюмчики всякие, шортики, штанишки, а в стрипе трусики и каблучки. Ненавижу эти железные палки, а я двигаться люблю быстро, люблю «колбасу», а не умиротворяющие, вяло текущие танцы на шесте.
– Понятно.
Я продолжал прикладывать к себе салфетки и мокрые забрасывал в мусорное ведро, как баскетбольный мяч. Я думал, пригласить мне ее на свидание или нет? Но потом понял, что обломаюсь, куда приглашать? Да и денег нет. В гримерку зашли взмокшие Кэт и второй танцор, здоровый и также без сил плюхнулись на диван.
– А ты неплохо двигаешься, еще немного подтянешься и сможешь работать на сцене, – сказал Кэт.
– Да ладно, это вы крутые, а я как дерево.
– Нет, нет, тебе еще поработать, поднабрать пяток кило и вообще нормальный будешь, – сказал здоровый.
– А мне так нравится. Не набирай мышцы, – сказал Кэт, – качком быть не сексуально.
– Почему сразу качком? Он таким и не будет, если рука сантиметров 40–41 будет, то это нормально, а у качков уже за 44–45. Вот у тебя рука сколько?
Я посмотрел на свою руку и сказал, что не знаю, не мерил.
– У тебя где-то 36–37, нормально для новичка, но качаться тебе надо, чтоб плечи расширять, тем более при твоем росте.
– Да оставь ты мальчика в покое, – сказал Кэт.
– А ты качаешься, да? Сколько рука у тебя?
Здоровяк посмотрел на свой внушительный бицепс.
– Давно не замерял, но думаю, сейчас 43–44, в лучшее время 47 было.
– Леш, это же передоз, – сказала вдруг Ира, – смотрится, как твоя голова, один размер.
– Очень смешно, Ира.
– А не пора ли нам на кухню покушать, а то времени уже до хрена, – выпалил Кэт.
Значит, этого парня, я бы сказал, мужика, звали Алексеем. Мы еще с минуту поболтали о том о сем и снова о бицепсах и двинулись наполнять желудки общепитом, который в эту ночь включал голубцы с мясом, бутерброд с дешевым жирным сыром и ароматный красный борщ.
После клуба я добрался до метро. «Киевская» и нашел пошивочное ателье, о котором написал Николай. Я все еще не мог привыкнуть к ночному образу жизни и к 9 часам утра меня срубало.
– Здравствуйте, а не могли бы вы позвать Николая? – спросил я пожилую женщину, сидевшую за столом в ателье.
Она читала «Семь дней», и я отвлек ее от интересной статьи о какой-то киношной русской звезде.
– Здрасте, сейчас его позову.
Она осмотрела меня с ног до головы. Сняла очки, положила их на журнал и ушла за Колей.
Я присел в мягкое кресло, чувствуя, как сон неумолимо наваливается на меня.
– Ээй, проснись!
Я открыл глаза и увидел перед собой Николая.
– Давай, пошли, я тебя уложу.
Мы спустились на этаж вниз и оказались в небольшой подсобке с маленьким нераскладывающимся диванчиком. Тусклый свет, желтые картонные коробки, миллион разноцветных вешалок, мужские и женские костюмы.
– Вот, располагайся, здесь тебя никто не побеспокоит.
Я был безумно уставшим. Поблагодарил Николая за оказанную мне любезность, лег на диван, и Коля выключил свет. Темно, я на диване сейчас усну, но перед тем как уснуть, хочу поблагодарить Бога за то, что он меня не забывает и посылает хороших и добрых людей. В данном случае я думал о Николае и о его заботе обо мне. Что принесет мне грядущий день? Я не знал, но ценил и боготворил именно этот момент, в подсобке, в ателье на Киевской в городе Москве.
Мы очень сдружились с Валеркой. После того как я начал более-менее зарабатывать, вдвоем мы сняли сначала комнату на двоих, а потом двухкомнатную квартиру, куда почти каждый день приводили разных девчонок и развлекались до упаду. С Николаем я по-прежнему поддерживаю связь, он искренне относится ко мне как к младшему брату. Он даже был немного расстроен, когда я сказал, что переезжаю. Мне тоже было жаль его, он был одинок. Расставшись со своей женой двенадцать лет назад, он так и не нашел никого, а с дочкой мать общаться не разрешает, полностью ее от него отгородила. Может быть, именно потому он нянчился со мной как с родным.
Мария
– Алло.
– Алло, Миш, привет, ты не занят? Не отвлекаю тебя?
