Синдром счастливой куклы - Тори Ру

Завидев меня, Юра манерно поправляет каре, ловко поднимается на ноги и, покачиваясь под музыку, медленно приближается. Вручает нагретую теплом ладони бутылку, напускает на себя крайне увлеченный и серьезный вид, ловит неспешный ритм, наклоняет голову и поднимает вверх кулаки. Он дурачится — широко улыбается и кайфует, поддевает меня бедром и вовлекает в танец.

Отпиваю пиво и присоединяюсь к «сельской дискотеке» — мы стукаемся задницами, извиваемся, как садовые шланги, искренне веселимся и ржем, даем друг другу «пять» и раскланиваемся, когда трек заканчивается.

В этот волшебный вечер исполняются любые желания, и я загадываю самое заветное из них. Я не хочу никого терять. Хочу, чтобы все недоразумения между нами разрешились наилучшим образом и мы с Юрой остались вместе. Как самые большие, лучшие друзья.

Оставляю пустую бутылку у контейнера с прошлогодним мусором, заимствую чей-то скучающий в траве скейт и вспоминаю уроки Ярика — отталкиваюсь «правильной» ногой и проезжаю пару метров, но гравитация и алкоголь оказываются коварнее. Приземляюсь на копчик, несколько досадных секунд пережидаю дикую боль и созерцаю исписанный матами бетонный свод, ржавую арматуру и плесень в его проломах, и прекрасное лицо Ярика в розовом свете заката. Он молча обхватывает мое запястье, помогает встать и, щелкнув носком ботинка по доске, отъезжает.

Юра громогласно приглашает всех в дом, желает приятного вечера, приветливо улыбается и строит глазки девчонкам, но, закончив речь, отходит в сторонку и закашливается. Я сочувствую и восхищаюсь им — после мероприятий он несколько дней не может нормально разговаривать, но смиренно считает сорванные связки издержками производства. Никому из присутствующих на концертах и в голову не приходит, каких усилий стоит Юре их организация.

Снаружи коттедж по-прежнему наглухо закрыт металлическими ставнями, но изнутри преобразился до неузнаваемости — серые стены озаряются разноцветными сполохами, оставленный строителями стол превратился в барную стойку, Юра мечется по танцполу, донимая звукачей, выставляя на нужные точки мальчиков с камерами и мило улыбаясь вырастающим на его пути девочкам.

Ребята поднимаются на площадку, Дейзи без предупреждения лупит по бочке и задает ритм, следом вступает бас Ками и соло Никодима. Ярик вешает на плечо гитару, подходит к микрофону, выкрикивает приветствие и вжаривает свою партию.

Гости разражаются ором и визгом — его исполнение хитов «Саморезов» качает, выворачивает наизнанку, бьет по мозгам.

Коттедж трясется и ходит ходуном. Новая мощная энергия разливается по телам, вибрирует, вступает в резонанс с музыкой, взрывается на припеве и подбрасывает фанатов в воздух.

На сей раз ребята прорвутся в высшую лигу.

Потому что Ярик с гитарой в руках душераздирающе, запредельно офигенен.

Связь с ним вызывает гордость и восторг — я трахала его сутки напролет. Только я в этом гребаном мире удостоилась такой чести. И пусть это пока остается тайной, я ощущаю себя самой крутой на танцполе — залетаю в слэм, расслабляю мышцы, отпускаю мысли и скачу в разгоряченной толпе. Мне снова восемнадцать, на сцене мой парень, впереди только любовь и ничего, кроме любви…

Из глаз летят искры — кто-то припечатывает меня локтем по затылку, но я не держу зла. Платок развязывается, падает под ноги и гибнет под чьими-то тяжеленными ботинками, по спине бежит пот, по венам — адреналин.

Встревоженный Юра, распихивая плечами пьяных, хватает меня за запястье и тащит к двери.

— Ты что-то сегодня слишком бешеная! Тебя там затопчут, окстись… — Он перекрикивает музыку, щурится, осторожно отодвигает растрепавшиеся волосы с моей шеи и бледнеет. — Это что? Ты загуляла, что ли? Когда? Что за мудила это сделал, Эль?

Его глаза краснеют, он непроизвольно моргает. Я никогда раньше не видела замешательства Юры, и уж тем более слез…

Открываю рот, чтобы начать свои логичные продуманные объяснения, но не могу вымолвить ни слова. Просто смотрю на его красивое лицо с бордовыми пятнами на щеках и сгораю от боли, ненависти к себе, испуга и вины.

До конца сэта еще три песни, но одна из гитар замолкает, музыка плывет и распадается на разрозненные звуки, в зале повисает звенящая тишина. Под нарастающий гул возмущенных голосов Ярик снимает с плеча ремень, кладет свою гитару под ноги, спрыгивает с площадки и ломится через толпу.

— Чувак, это я… — Он оттесняет меня плечом, встает перед Юрой и тяжело дышит. — Отмудохай меня, я не буду закрываться. Я не раскаиваюсь. И не раскаюсь. А Элю прости.

24

Юра смахивает со лба сбившиеся волосы, переводит на Ярика чуть расфокусированный взгляд, но тот не выдает никаких эмоций.

— Камо-о-он, Оул… — Тонкие губы Юры растягиваются в улыбочке. — Да я давно понял, что вы оба не прочь утешить друг друга… Однако думал, что у вас хватит совести не предавать. И теперь крайне… крайне, вашу мать, озадачен.

Последнюю фразу он выдыхает, глядя мне в глаза, и я давлюсь слезами.

Он все понимал с самого начала, но не хотел верить — злился, смирялся, срывался и, наконец, убедился. В его душе умирает огромная важная часть, отведенная для меня, и ему больно. Моему другу Юре чертовски больно, и виновата я…

— Юрец, а что с концертом? Мы вообще-то деньги вам заплатили… — На нас враждебно пялятся со всех сторон, но ребята на сцене проявляют находчивость:

— Народ! По техническим причинам у нас антракт! Десять минут! — объявляет в микрофон Никодим, а Ками показывает «козу». — Просим не расходиться. Вас ждет всеми любимая, зубодробительная, мощная, невыразимо крутая новая версия «Веревки».

— Давай выйдем, — предлагает Ярик. — Слишком много свидетелей.

Юра возводит очи к потолку, но разворачивается, налегает плечом на дверь и вываливается наружу. За ним в темноте скрывается Ярик.

Уверена, драки не будет — Ярик крепче физически, да и Юра не привык решать дела кулаками, но, как ошпаренная, выскакиваю следом и замираю на ступеньке.

Дачный поселок наглухо укутала майская ночь, окрестности освещает лишь убывающая луна да одинокий фонарь, прикрепленный к просмоленной опоре. На многие километры вокруг никого — только с десяток машин, хаотично припаркованных вдоль грунтовой дороги, поблескивают разноцветными капотами, напоминая, что на земле все еще есть жизнь, и мы в ее эпицентре.

Едва слух отходит от лязга и грохота музыки, звенящая тишина оживает и распадается на шум ветра, трели сверчков, кваканье лягушек и тихие голоса.

Юра и Ярик стоят у забора — мордобоя не намечается, но я прислушиваюсь к их разговору, и по телу пробегает дрожь.

— Как