Я больше тебе не враг (СИ) - Маргарита Дюжева
Я не узнаю ее. Словно с того света вернулась не она, а злобный демон в ее обличии.
Наверное, надо было обрадоваться, что подруга жива, благодарить бога за то, что случилось «чудо», но вместо этого я чувствую липкий холод и страх.
* * *
— Ален? — зову ее.
Голос звучит так жалко, словно я котенок, которого выкинули в лужу, и он барахтается там, пытаясь не захлебнуться.
Подруга перекидывает взгляд на меня, и ее лицо меняется, губы растягиваются в ухмылке:
— А что это у нас с личиком?
— Как…
— Как у меня дела? Отлично!
У меня проблемы со словами. Кажется, я от шока забыла все, что только можно забыть. Не могу задать ни одного вопроса, мысли, как тараканы разбегаются в разные стороны.
— Мы же тебя похоронили. Я видела…
— Что ты видела? Как пустую коробочку в землю закапывают? Слезки, наверное, лила, страдала, — кривит жалобную физиономию, а у самой глаза так и полыхают, то ли от радости, то ли от злорадства, — бедолажка.
— Я не понимаю. — Я действительно не понимаю, как это возможно. — Как ты смогла это провернуть? Больница, похороны…
— Что с похоронами? Вы сами все организовали, молодцы, даже последнюю волю «усопшей» выполнили.
Мы и правда ее выполнили. Хоронили в закрытом гробу, потому что незадолго до «смерти» бедная, несчастная Алена, лежа на койке и сжимая своей ладошкой мою, умоляла об этом. Говорила, что ей страшно, что хочет укрыться, спрятаться.
Я тогда ревела, как белуга. Размазывала слезы по щекам, ни черта не соображала и клялась, что сделаю все, как она хочет. Все, что угодно.
— Но врач… как он мог на такое пойти?
— А что врач? Я его грешки знаю. Жена у него — ой, какая строгая, а родители у нее и вовсе при власти. Если узнают, чем он занимается, когда с друзьями «на рыбалку» ездит, на кол его посадят. Там брачный договор такой, что в случае измены мужик в одних трусах на улицу пойдет, да еще и без работы останется. Так что помогал он мне, травки всякие давал, чтобы бледнее была. Вас лишний раз не пускал, чтобы глаза не мозолили. Думаешь, так просто все время из себя умирающего лебедя строить? Я жуть, как задолбалась.
Она задолбалась?
Мы места себе не находили, на стены бросались от бессилия и горя, а она задолбалась?
Я отказываюсь это принимать. Бред какой-то. Я точно сплю. Сейчас глаза открою и снова окажусь в комнате загородного дома. За окнами будут темнеть сосны, равнодушные охранники принесут еду…
Перевожу взгляд на Саньку. Может, она что-то понимает? Может, они сейчас обе рассмеются и скажут: «сюрприз, дорогая Тасенька, мы тебя разыграли».
Только Сашка молчит. Все ее внимание сконцентрировано на Алене, в глазах — что-то страшное. Обычно так она смотрит на врагов.
Я оборачиваюсь к Кирсанову. Это он все подстроил? Специально притащил сюда, чтобы… чтобы что?
Сердце грохочет где-то в затылке так сильно, что перед глазами плавают темные круги. Мне чертовски не хватает воздуха.
— И когда ты собиралась объявиться? — спрашивает Саша, — когда собиралась осчастливить нас волшебным воскрешеньем?
— А я собиралась? Мне и так не плохо. У меня семья, ребенок…на хрен вы мне сдались? Вы свою функцию выполнили, так что все-го хо-ро-ше-го. Если бы не этот, — зло кивает на Максима, — жила бы себе спокойно.
В ее взгляде нет и отголоска той неземной неразделенной любви, от которой она якобы угасала, лежа на больничной койке. Нет ее! До меня запоздало доходит, что и не было никогда.
Бывший муж, не отрывая тяжелого взгляда, протягивает мне папку. Я отшатываюсь, будто передо мной клубок змей. Не хочу больше сюрпризов, но он все равно сует ее мне в руки.
— Что там?
— Смотри сама.
Я все-таки открываю ее, бегу глазами по строчкам с какими-то непонятными цифрами и символами. Не могу понять, перед глазами так сильно двоится, что приходится читать еще раз и еще. В итоге концентрируюсь на одной единственной фразе «вероятность отцовства ноль процентов».
Ноль? Ноль!!!
Поднимаю на него растерянный взгляд и не могу ничего сказать. Он сам озвучивает это, загоняя очередной гвоздь в крышку моего гроба:
— Влад не мой сын.
Он всегда это говорил. Всегда…
А я злилась, бесилась, негодовала. Презирала за то, что так легко от ребенка открещивается, за то, что использовал маленькую хрупкую, без памяти влюбленную в него Аленушку.
— Что у тебя там? — нервно спрашивает она, вытягивая шею и пытаясь увидеть содержимое папки. Как бы эта дрянь ни скалилась, как бы ни ерепенилась, все равно страшно было. Она пыталась этот страх спрятать, но выдавали детали.
Я понимаю на нее взгляд:
— Ты говорила, что Влад — сын Максима. Что он отказался от него.
— Разве? — нагло хмыкает Алена, потом задумчиво трет бровь, будто пытаясь что-то вспомнить, — Не припомню такого. Это наш с Сережкой сын. Владик — одно лицо с папочкой, никаких тестов не надо, но если хочешь, то сделаем. Про Кирсанова ты сама придумала. Я тут не при чем.
Вот так запросто, глядя мне прямо в глаза, она отказывается от своих слов. От тех самых слов, которые перевернули всю нашу жизнь, пустили ее под откос.
— Ах ты сука, — выдыхает Сашка, хватаясь за одинокий стул, стоящий возле стены, с явным намереньем расхерачить его о голову улыбающейся Алены.
Стеф моментально реагирует. Перехватывает ее, жестко сжимая тонкое запястье. Наверное больно, но она даже не морщится, смотрит на нашу бывшую подругу так, словно готова задушить собственными руками.
— Тсс, уймись! — здоровяк заставляет ее опустить оружие, — не надо.
* * *
Сашка все так же сконцентрирована на Алене, но отступает, так ни разу и не взглянув на Стефа. Она всегда такая — есть цель и ничем ее не сбить. Страха ноль, ей плевать и на боль, и на все остальное. Она никогда ничего не боялась, с легкостью отмахивалась от скудных чувств, но сейчас я чувствую ее ярость и ненависть. Они полыхают черным костром. Это не те эмоции, которых бы мне хотелось для единственной подруги, но я не могу ничего сделать, чтобы это исправить. Я просто не в состоянии. Что-то сломалось внутри, искрило и кровоточило, не давало нормально думать. Я чувствую себя так, словно на меня с размаху налетел грузовик и размазал по бетонной стене.
Сам Кирсанов не вмешивается, наблюдает. Я жду хоть каких-то слов от него, жду, что пояснит, что
