Моя (не)любимая бывшая (СИ) - Рымарь Диана
И если Снежана думает по-другому, то она плохо меня знает.
Это же мой первенец!
Она на святое покусилась — на моего первого ребенка. Больше того, первого ребенка в роду. Она вообще соображает, что мне сегодня наговорила? Какую жуть несла своими красивыми губами, за которыми прячет ядовитый язык?
Меня аж всего перекосило, когда Снежана нагло заявила, что не станет мне рожать. Как будто я — самое мерзкое животное на земле, которое недостойно даже смотреть на нее, не то что делать ей детей и ожидать, что она выносит потомство, а потом — о боги! — будет его любить.
Вот только я — не животное.
Я человек, который вполне в состоянии обеспечить своего ребенка всем, что только может понадобиться. Абсолютно всем! В том числе и наличием матери, которая его выносит.
Наконец я слышу звук подъезжающего автомобиля.
Жужжат автоматические ворота, открываются во всю ширь. В ярко освещенный двор въезжает черный затонированный внедорожник.
Оттуда выскакивают два охранника.
И…
Все.
— Где она? — рявкаю, подлетев к машине.
Один из телохранителей указывает на заднее сиденье.
Только сейчас замечаю в окне верхушку головы. Подхожу, заглядываю в распахнутую дверь.
Снежана и вправду там.
Забилась в самый угол, обняла себя руками и, кажется, плачет.
— Барсег? — стонет она со всхлипом.
У меня от ее жалобного голоса сжимается сердце.
В эту минуту она кажется мне такой беззащитной и трогательной, что я теряюсь, не знаю, как реагировать. Весь гнев, какой еще минуту назад испытывал, куда-то исчезает. Становится просто нестерпимо ее жаль.
Запугал девчонку! Она ж, наверное, и не поняла ничего. Схватили, привезли… Хоть и велел действовать с максимальной осторожностью и сказать, что от меня. Раз от меня, значит по умолчанию безопасно. Она ведь это понимает? А если нет?
Все, чего хочу, — защитить.
— Снежана, девочка, — зову ее ласково. — Иди сюда, все хорошо. Позволь, помогу вылезти…
С этими словами маню ее к себе, подаю руку.
О чудо! Действует.
Она хватается за мою ладонь ледяными пальцами, позволяет помочь выйти.
А потом это случается…
Снежана неудачно подворачивает ногу, а я подхватываю ее за талию, прижимаю к себе, чтобы не дать упасть. Удивительно, но она… позволяет мне себя обнять.
Тягучее, сладкое удовольствие мгновенно расползается по груди. Меня будто обдает изнутри коктейлем гормонов. Так приятно, что я готов сделать что угодно, лишь бы это продлить. Еще хоть чуть-чуть, хоть минуту, хоть крошечную секунду.
Снежана не требует, чтобы отпустил. Наоборот, доверчиво кладет голову мне на грудь, прямо как она делала раньше. Это вообще какой-то крышеснос. У меня, кажется, уши начинают шевелиться от удовольствия.
В этот момент я готов безоговорочно простить ей всю ту ересь, какой наслушался от нее сегодня. Да что там, в эту секунду я на что угодно готов.
А потом я снова слышу ее всхлипы.
Как ножом по сердцу.
— Девочка моя, не плачь, пожалуйста, — прошу ее сдавленным голосом. — Я тебе обещаю, ничего плохого с тобой не будет. Никогда! Тебя никто не обидит. Я не позволю… Я сам всю жизнь буду тебя охранять, как мать моего ребенка. Ты слышишь меня? Ты веришь мне?
— Домой хочу, можно домой? — просит она жалобно.
У меня от ее тона все внутри вибрирует.
— Конечно можно. Пойдем, милая…
Я обнимаю ее за плечи, подталкиваю в направлении коттеджа.
А Снежана вдруг становится на дыбы:
— Я к себе домой хочу, не сюда!
С этими словами она отпихивает меня, а потом отскакивает на пару метров.
Показушница! Секунду назад была кроткая, как ягненок, теперь же — дикая, словно рысь.
— Снежана, будь благоразумна, — я выставляю вперед ладони. — Пойдем в дом, там все обсудим.
— Я никуда не пойду! — фырчит она.
И бросается в сторону калитки.
Вижу, как один из телохранителей разводит руками, бурчит:
— Она неуправляема!
Только сейчас замечаю, что у него левая сторона лица здорово расцарапана. Готов поклясться, что этого не было, когда я его за ней отправлял. Это дело рук Снежаны?
— Дамочка, хватит дурить, — басит второй охранник, вставая на пути Снежаны.
Она норовит его обойти, а он — схватить. И мне категорически не нравится, как он это делает.
— Не трогать! — рявкаю зло. — Никому не трогать!
Только мне можно. Лучше бы я сам за ней поехал.
Я бросаюсь к ней, подхватываю на руки.
Пушинка моя.
Вредная, брыкающаяся пушинка.
— Барсег, отпусти! — верещит она. — Барсег, поставь меня!
— Не испытывай мое терпение, женщина! — рычу на нее. — У тебя только один способ покинуть эту территорию! Через загс…
***
Барсег
Я стою в коридоре, прислонившись к стене возле спальни.
Тру крепко оцарапанную левую щеку. Что там щека, Снежана умудрилась оцарапать мне даже шею. Теперь мою кожу украшают четыре бордовые полосы.
Обалдеть, какая взбалмошная тигрица.
Я запер ее в спальне на втором этаже во избежание членовредительства. Но разве это помогло? Хоть немного заставило ее присмиреть? Куда там! Она методично разрушает комнату и… мой мозг.
— Гад! — слышу ее крик. — Подонок!
А потом что-то тяжелое врезается в массивную деревянную дверь, которая отделяет ее от меня. Врезается и, судя по звуку, разбивается вдребезги.
Что она швырнула на этот раз? Вазу? Статуэтку? Слава богу, не стул.
Я сделал критическую ошибку, не велев предварительно вытащить все бьющееся из комнаты. Хорошо хоть, обстановка дома застрахована.
Кажется, Снежана совсем сходит с ума. Я не услышал от нее ни одного членораздельного предложения, после того как занес в дом. Только и делает, что буянит.
— Негодяй! — снова орет она и швыряет очередной снаряд в несчастную дверь. — Сволочь! Падлюка!
Внутренне морщусь от каждого ее оскорбления.
Не того я добивался, не на то надеялся.
Ничего не отвечаю. Да и что тут ответишь? Если уж на то пошло, я согласен быть для нее последней сволочью, лишь бы ребенок остался жив.
Она что, не понимает, что плод внутри нее живой? Что у него есть душа, что убивать его — грех?
Я по природе своей реалист и прагматик, далек от религии и прочей ерунды. Но даже для меня есть в этом мире что-то святое.
Пусть многие считают, что в начале беременности ребенок — сгусток клеток. Это не так! Достаточно вспомнить тот факт, что во время оплодотворения яйцеклетка озаряется светом. Это ли не доказательство зарождения чистой, безвинной души? И пусть ученые хоть триста раз объясняют этот феномен выделением цинка на поверхности яйцеклетки, лично я уверен — душа!
Если мне уже так жаль маленькое существо, хотя я мужчина, почему ей не жаль? Где ее материнский инстинкт? Не успел проснуться? Я не понимаю, как Снежана может переносить ненависть, какую испытывает ко мне, на ребенка. Как вообще смеет даже думать о каком-то аборте?
— Не притворяйся, что тебя нет, Барсег! — вдруг кричит она. — Я слышу, как ты дышишь.
О как закрутила… Слышит она.
— Успокойся, прошу тебя, — отвечаю ей через дверь. — Хватит сходить с ума.
— А ты иди сюда, Барсег. Что ты там прячешься? Иди, иди… — она зовет меня приторно-сладким голосом.
Не реагирую на ее провокации. Мне кристально ясно, что стоит открыть дверь, как она швырнет в меня чем-нибудь тяжелым.
— Хватит портить имущество! — ругаюсь на нее.
— Жалко? — издевается она. — Я тут даже стены обдеру, так и знай!
— Дура! — Уже не могу сдержаться. — Я не о вещах беспокоюсь, а о тебе! Себе хоть не навреди…
— Много ты обо мне думал, когда решил насильно на мне жениться? Иди ты знаешь куда со своей заботой, Барсег!
Новый тяжелый снаряд летит в дверь, с глухим грохотом падает на пол.
Я морщусь. Молча сползаю по стенке, сажусь на корточки.
Когда-то она должна успокоиться, так? Выслушать доводы разума…
