И солнце взойдет. Она - Варвара Оськина
– Как твой живот? – донёсся до неё сумбурный шёпот вместе с шорохом откинутого одеяла.
– Великолепно. Только я даже не чистила зубы…
– К чёрту условности! – рыкнул Энтони, а потом вцепился в бёдра и дёрнул Рене на себя.
Он провёл по обнажённым ногам, нырнул ладонями под скомканный край футболки и задрал ту до самой груди. Прохладный воздух немедленно впился в неготовую к такому кожу, отчего Рене задохнулась, но в рот тут же проник язык Тони. И в этот момент она словно увидела себя в его голове. Сонная. Мягкая. Потрясающе тёплая после проведённой рядом с ним ночи. С рассыпанной по подушкам копной волос и золотом кожи на самой белоснежной из всех простыней. Только чёрная ткань казалась здесь совершенно чужой. Неправильной. И тут же, как будто услышав мысли, Энтони разорвал поцелуй и почти грубо сдёрнул футболку.
– Не твой цвет. Не смей её надевать, – бормотал он, пока покрывал впалый голый живот почти что укусами. – Я куплю тебе десяток других – красных, зеленых, малиновых и обязательно жёлтых. Слышишь?
–Oui…
Конечно же, она слышала. Но найти в себе силы на другой ответ уже не смогла, потому что рот Энтони сначала скользнул по бедру, а потом… Рене выгнулась, ощутив нежное прикосновение у себя между ног, и счастливо заулыбалась, когда где-то в углу комнаты раздался щелчок, а затем в мир ворвалась мелодия из утреннего радиоэфира:
Взгляни на звёзды
Они горят для тебя
И всего, что ты есть
Да, они все жёлтые…
От поцелуев и прикосновений перед глазами засияли жёлтые звезды. То, что происходило сейчас на кровати, было совсем не похоже на вчерашнюю неистовую потребность доказать друг другу прощение. Рене переплетала их пальцы и тут же отпускала вновь, чтобы стянуть мешавшийся свитер и расстегнуть пуговицу на джинсах. Она рисовала языком узоры на теле Тони, а он в ответ обнимал так крепко, что хотелось смеяться. Его руки были везде – в ней, на ней, в его рту, в её… Их запахи давно перемешались, одеяло было сброшено на пол, а где-то, вторя её собственному сердцу, весело напевал будильник.
А вот и мой черёд
О, что я сделал.
И всё стало жёлтым!
Когда Энтони успел достать из-под матраса пачку с презервативами, она даже не заметила. Только чуть приподняла бровь и услышала перемежавшуюся поцелуями торопливую просьбу:
– Не ревнуй. Пожалуйста. Не ты и не сейчас!
Но она даже не собиралась. Вместо ответа Рене толкнула Энтони в плечо, вынудив перекатиться на спину, и забрала из рук уже надорванную упаковку. Она никогда этого не делала. Бога ради, с чего бы! Но прямо сейчас Рене совершенно точно знала, что именно хочет и как. А потому она взобралась на мужские бёдра, отчего колени теперь едва касались матраса, и с трудом приспустила джинсы. Всё же Ланг был слишком большим даже в своей неестественной худобе. Пальцы сами потянулись к горячей и такой мягкой коже, обвели подушечкой головку, скользнули вниз… вверх. Энтони не мешал. Он следил за Рене из-под полуприкрытых век, позволяя познать своё тело точно так же, как сам недавно делал с её собственным.
Наигравшись вдоволь, она наклонилась вперёд и прижалась губами к пересохшему рту, пока пальцы неумело, но старательно делали своё дело. А потом опёрлась рукой на грудь замершего, не сводящего с неё взгляда Тони, медленно опустилась до самого конца и остановилась зажмурившись. Рене чувствовала, как гладят бёдра его большие ладони. С каким отчаянным самообладанием он терпел, чтобы не вцепиться в напряжённые мышцы и резко дёрнуться вверх. Энтони ждал, и она наконец-то качнулась. Ещё раз. Затем ещё. Колени едва доставали до опоры, но тут мужские ладони скользнули на спину и чуть надавили, вынудив склониться вперёд.
– Вот так, – прошептал Ланг, когда она вновь устремилась ему навстречу, ловя ритм. И… да. Тони был прав. Так гораздо удобнее…
О, ты
Вся с головы до пят
Превращаешься в нечто прекрасное
Ты знаешь, ты знаешь, я так люблю тебя!
–Я так люблю тебя…
Рене не знала, кто из них прошептал слова песни. Он или она? Да и была ли в том какая-то разница? Её тело двигалось само, пока руки Тони не давали дёрнуться слишком резко и сильно. Несмотря на то, что Рене была сверху, он всё равно вёл эту партию, когда подавался бёдрами навстречу. Снова и снова. Их кожа давно стала влажной и скользкой. Такой восхитительно липкой, что её хотелось лизнуть. Запомнить запах, вкус и ощущение на языке. И в порыве этого неосознанного желания Рене осторожно прикусила жилку на напряжённой мужской шее, отчего Энтони толкнулся сильнее.
И всё стало жёлтым… 9
Перед глазами уже плыли жёлтые пятна, когда Рене неожиданно выпрямилась, а потом вовсе упёрлась ладонями в мужские колени. Она прогнулась, и державший теперь за талию Энтони рванулся сильнее. Ему нравилось то, что он видел. Рене чувствовала это всем телом и кожей, в которую отчаянно впивались сильные пальцы. И потому, чтобы внутри взорвались горячие фейерверки, понадобилось слишком мало. Она застонала, когда между их телами уже знакомо скользнула ладонь, и тут же захлебнулась собственным криком. Сведённые мышцы дрожали, а чужое дыхание теперь раздавалось где-то над ухом. И Рене не понимала, как вновь оказалась лежащей на Тони, но ощутила последний толчок и окончательно потерялась в своих ощущениях.
Где-то в углу радостно бормотало о снежной погоде позабытое радио, а витавшая в остатках эйфории Рене не слышала ничего, кроме быстрого стука большого упрямого сердца. Такого живого. Громкого. Чёткого. Она смежила веки и прижалась теснее к груди Тони, стараясь запомнить этот восхитительный звук. И никто из них не знал, сколько прошло времени, прежде чем Ланг осторожно пошевелился.
– Мне надо ехать, – донёсся вздох, и Рене сильнее стиснула в объятиях широкие плечи. Энтони хохотнул. – Давай же, моя девчонка. Больные сами себя не исцелят, как бы нам ни хотелось. Я не Лазарь.
– Составить тебе компанию? – прошептала она, а сама не сдвинулась ни на сантиметр. Последовала пауза, словно Ланг действительно обдумывал такую возможность. А потом последовал категоричный отказ.
– У тебя выходной. Для событий прошлого вечера ты слишком мало спала.
– Подумай…
– Нет. – Макушки коснулся поцелуй, и Рене, как куклу, перекатили на скомканное
