Подарок коллекционера - М. Джеймс
В своих снах я снова вижу ее на столе, с широко раскрытыми и испуганными глазами, умоляющую меня спасти ее от извращенного испытания, которое я ей устроил. Не превращать ее первый раз с Лиамом в изнасилование.
Вот что это было. Вот что я с ней сделал. Я надругался над ней с помощью тела другого мужчины, и в своих кошмарах я вижу это снова и снова. Я вижу, как она уходит с мужчиной, которого, как я думал, смогу заставить ее возненавидеть, и все же, слушая "яд Иветт", я потерял только Анастасию. И, по правде говоря, я не могу винить за это Иветт. Я мог бы сказать "нет". Я мог бы прийти в ужас от самой мысли о подобном. Но я не пришел.
В моих снах лицо Аны, повернутое ко мне на столе, когда Лиам входит в нее, становится лицом Ноэль. Ее красные губы раздвигаются, произнося мое имя, но она поворачивается к Лиаму и обвивает руками его шею.
— Да, — мурлычет она. — Пусть он увидит. Пусть он увидит, как ты трахаешь меня. Позволь ему увидеть, как ты заставляешь меня кончать…
Я просыпаюсь от толчка в темной комнате, лунный свет проникает сквозь занавески, в холодном поту. Мое сердце колотится в груди, мои травмы ноют, старые и новые. Такое чувство, что горе въелось в мои кости. Я надеялся, что Ноэль станет моим новым началом, моим шансом исцелиться, но все, что я сделал, это опустился еще ниже. Для меня нет надежды, тупо думаю я, когда сажусь, чувствуя, что это требует физических усилий, как будто я отягощен болью и чувством вины. Я монстр, которым они все меня и считают.
Я медленно, спотыкаясь, выхожу из комнаты и иду по коридору. Я останавливаюсь в дверях комнаты Ноэль, колеблясь, а затем вхожу внутрь.
Ее занавески раздвинуты, лунный свет проникает сквозь них рядом с кроватью. Она свернулась калачиком под одеялами, на ней другая одежда: серый топ на тонких бретельках, волосы мокрые, как будто она приняла ванну. Конечно, она это сделала, сердито думаю я, ненавидя себя. Она была вся в твоей сперме, ты, гребаное чудовище.
Теперь, когда я думаю об этом, похоти нет, только стыд. Я использовал ее, относился к ней меньше, чем к человеку, как к объекту, на который я могу излить свою ярость и свои желания. Я ненавижу себя за то, что я сделал с ней, с Анастасией, до глубины души.
— Мне жаль, — шепчу я, глядя на нее сверху вниз. — Мне так жаль, Ноэль. — Я наклоняюсь, убирая прядь темных волос с ее лица. — Я не знаю, что со мной не так. Я не знаю, почему ничто не может меня исправить. Я… — Я тяжело сглатываю, чувствуя, как знание того, что нужно сделать, проникает в мои кости. — Мне очень жаль.
Она слегка шевелится, и я наклоняюсь, нежно касаясь своими губами ее губ. Я не имею на это права, но я хочу нежно прикоснуться к ней, один раз. Почувствовать ее такой, какой она могла бы быть, если бы все было по-другому, если бы я был достоин любви, или иметь что-то похожее на нее.
Если бы я мог быть кем угодно, только не зверем.
Я выхожу из комнаты, слегка прикрывая за собой дверь, чтобы не разбудить Ноэль. Раньше у меня болела грудь, но теперь я ничего не чувствую, только сильное онемение. После столь долгого ощущения боли, кажется почти приятным ее отсутствие. Ничего не чувствовать ради перемен.
На кухне я не включаю свет. Я знаю, где хранится вино, и нащупываю мою любимую бутылку. Я тянусь за ней, возясь с открывалкой для вина, чувствуя, как на меня опускается тяжелый туман уверенности. Когда бутылка открыта, я бросаю пробку в раковину, стою там и пью из бутылки, глядя на луну. Я жду, когда меня снова охватит горе, трусость, страх. Я жду, думая о том, что, если я сделаю это, я больше никогда не увижу луну или никогда больше не попробую это вино. Я жду, когда почувствую сожаление, желание отступить, как в ту ночь, когда похоронил Марго, в ту ночь, когда вернулся в эту самую квартиру из Бостона.
Я ничего не чувствую.
Другие на моем месте оставили бы записку. Но кому бы я ее написал? Не Ноэль, которая была бы благодарна за то, что освободилась от меня. Во всем мире Анастасия была бы единственной, кто, возможно, захотел бы прочитать подобную вещь, и как бы она ее получила? Даже тогда я искренне не верю, что она захотела бы этого. Она двинулась дальше. Ее мир изменился. Я думаю о ней и Лиаме в их квартире, о том, как она растит ребенка, который мог бы быть моим, и мои глаза наполняются слезами.
Мой ребенок. Этому ребенку, если он действительно мой, лучше жить в мире, в котором я не обитаю, думаю я, делая еще один большой глоток вина, потом еще. Насыщенный вкус растекается по моему языку, и я закрываю глаза, наслаждаясь им в последний раз. Для всех будет лучше, если я уйду. Для Ноэль, конечно. Для Анастасии, безусловно. Возможно, и для моего ребенка, если ему когда-нибудь взбредет в голову попытаться найти меня, хотя я уверен, что Лиам и Ана сохранят это в секрете до гробовой доски, если смогут.
Увижу ли я тебя, Марго? Я закрываю глаза, представляя ее темные волосы, сверкающие глаза и веснушчатые щеки. Я помню свою руку на ее животе, когда она рассказала мне о беременности, свет на ее лице и планы, которые мы строили. Потеряна еще одна любовь и еще один ребенок. Для меня нет будущего за пределами этого, за пределами боли, за пределами потери. И все, что я делаю, это причиняю боль другим.
Пришло время и мне присоединиться к ним.
Я пью вино, глоток за глотком, прекрасное французское вино течет по моему языку и в горло, пока оно не заканчивается. Я смотрю в окно, и разбиваю бутылку в раковине, тянусь за самым большим осколком, и только тогда возвращаются боль и горе, за которыми следует едкий страх.
Когда-то я любил этот мир. Я всегда боялся покинуть его, боялся наступившей темноты. Я не верю ни во что за пределами этого мира и никогда не верил. Даже Максимилиан Агости, непоколебимый в своих убеждениях, не смог убедить меня в обратном.
— Любовь с тобой, бегущая вода, страсть как насилие… — шепчу я, прижимая бокал к левому запястью, острие впивается в кожу, когда я протыкаю плоть, мой взгляд прикован к луне, на моих губах стихи, которые я так давно читал
