Моя девочка - Яна Соболь
Но уже слишком поздно, я сама отступаю от Лизы. От них.
Ну что за семейка, а? Сначала один разбил мне сердце, а теперь другая потопталась на осколках. Что вы сделали со мной? Я же люблю вас обоих. Одну — как сестру, другого — как единственного мужчину.
В ушах звенит, сердце колотится, перед глазами все плывет. Только мысли сплетаются в кокон, закрывая меня от горькой действительности.
Я не должна была преследовать Филиппа. Я не должна была думать о нем и уж точно не должна была желать отца своей единственной подруги.
Я же сама боялась стать соблазнительницей. Шлюхой. Но вот стала, как пророчила мама.
Я вытираю постыдные слезы, пытаясь собраться с мыслями.
— Мне жаль… — бормочу я.
— Ты жалеешь?! — снова вскидывается Лиза.
— Да, я сожалею об обмане. Я не хотела, чтобы ты так узнала об этом, я лишь хотела…
— Какая разница, когда и как?! Убирайся из моего дома.
Она рыдает и бьется в объятиях отца.
— Я отвезу Киру домой, — спокойным голосом говорит Филипп, не глядя на меня.
— Нет, ты не сделаешь этого! — огрызается Лиза. — Она большая. Сама может найти дорогу домой.
Дорога домой? Знать бы теперь, где мой дом.
— Лиза… — просит Филипп и смолкает.
— Лиза, прости, — шепчу я. — Прощай, Фил.
Мне уже ничего не нужно сейчас, даже Филиппа. Я только хочу, чтобы все это поскорее закончилось.
— Кира, — предостерегающе произносит Фил.
— Нет, Филипп, не надо, — я вновь стираю слезы. — Лиза права, права во всем. Я большая девочка, я справлюсь.
— Кира, стой!
Я не смотрю в глаза Филу, беру сумку, которая так и стоит в прихожей не распакованная, и ухожу. Сбегаю.
Как только дверь за мной захлопывается, раздается взрыв стекла, крики Лизы и рык Филиппа. Я не задерживаюсь в этом доме, мгновенно ставшем для меня чужим, и даже успеваю на первый автобус обратно до колледжа.
Хотя торопиться мне некуда…
Падаю на сидение, запахиваю кофту и попадаю прямиком в объятия собственной вины и безумия.
ГЛАВА 22.
Кира
— Кира, ты как? — меня будит голос из коридора.
Это сколько же я провалялась? Я смутно помню, как приехала в общежитие, как не снимая одежду завалилась на кровать, зарылась в одеяло и провалилась в тяжелое сон-беспамятство.
— Кира, ответь, я не уйду. Ты не заболела?
Голос внезапно раздается намного ближе.
— Лучше всех, — бурчу я и отворачиваюсь к стенке. — Стучаться надо!
— Я стучала. Правда, стучала. И долго.
Да, кажется, сначала был стук, но я не обратила на него внимания. Да еще и дверь вчера не закрыла.
— На занятиях тебя не было.
Я разлепляю веки. Яркий свет льется из окон. Откуда столько света? Весь свет остался в прошлом, с Филом.
Ого! Прошел целый день, а я и не заметила.
Наконец понимаю по голосу, кто это домогается меня. Черт, это же Катя, наша староста. Хорошая девочка, добрая, старательная. Такая ведь не отвяжется.
— Артур Геннадьевич о тебе спрашивал, беспокоился очень.
— Ах, Арчи! Ну если спрашивал король Артур, значит, вот прям сейчас и побегу, — вяло отвечаю я.
— Сейчас не надо, занятия уже кончились, — ровно отвечает Катя, и вся моя ирония проносится мимо ее ушей. — Завтра приходи обязательно. Артур Геннадьевич за тебя переживает, а ты все ерничаешь! А еще… Слушай, ты Лизу не видела? Такая милая девочка и никогда не пропускает занятия, а сегодня даже на звонки не отвечает. Не понимаю, просто не понимаю, как можно быть настолько несобранной?
«Потому что я ее разобрала!» — из горла рвется дикий крик, но я сдерживаюсь. Еще не хватало, чтобы меня в психушку упрятали.
— Не знаешь? — не унимается Катя.
— Нет! Нет, не знаю! — рявкаю я, мотаю головой и накрываюсь подушкой, пытаясь спрятаться от чужого праздного любопытства. — Нет мне до нее никакого дела, ясно?!
Но даже под подушку доносится:
— Как ты так можешь? — праведное негодование отличницы зашкаливает. — Вы же лучшие подруги! Так только начни пропускать, можно запросто вылететь из колледжа!
— Хватит! Отвали! Не нужен мне ваш колледж, завтра же отчислюсь! Или утоплюсь! Отвалите уже все от меня!!! — я вскакиваю, хватаю чашку и запускаю в дверь.
Хорошо, что у Кати отменная реакция. Створки успевает закрыться прежде, чем до нее долетает чашка. Конечно, разбивается вдребезги.
Любимая, надо признаться, чашка Лизы, которую я нагло выклянчила. С надписью «От любимого папы».
Пытаюсь снова заснуть, но сна ни в одном глазу. Переворачиваюсь на спину, тупо пялюсь на треснутый потолок. Ерзаю на кровати, проверяя себя. Задница все еще ноет, как и между ног. Спина располосована, губы искусаны, на попе, судя по всему — нехреновые такие синяки и ссадины. Веселенькие выдались выходные!
Но сколько ни валяйся в кровати, как ни жалей себя, а вставать все равно придется. Поднимаюсь одним прыжком — и тут же натыкаюсь пяткой на осколок разбитой чашки. Прыгаю на одной ноге, вытаскивая из другой кусок старого рухнувшего мира.
Кто-то определенно меня предупреждает, не стоит выходить в такой день из дома. Но беда в том, что дома у меня нет.
Смотрю на телефон, каким-то чудом не разрядившийся. Ничего. Ни от кого.
А чего ты хотела, Кира?!
Подари, боже, мне одно чудо сегодня. Только одно.
«Мама, привет. Я могу немного пожить у тебя?» — набираю я эсэмэску.
«Будь уже взрослой, прекрати рассчитывать на меня, я не могу каждый раз вытирать твои сопли. На этот раз у меня все серьезно. Даже не думай опять все испортить. Сейчас нет, нельзя, ни в коем случае, не приезжай», — торопливо и как-то слишком пространно отвечает мама, словно весь день сидела у сотового в ожидании моего эсэмэс.
Так и представляю, как она цокает острыми ноготочками одной руки по столу, рассчитанным движением другой поправляя выбившийся из прически локон в ожидании очередного мужчины.
Нельзя сейчас, как и всегда. Неужели когда-то было можно? Что-то я не припомню.
Я падаю обратно на кровать, тру пяткой о простыню, нещадно портя хорошую вещь. Кровь почти не течет, жить буду.
В моей жизни были плохие времена и до этого, но ничто не может сравниться с сегодняшним опустошением.
Вечером я заснула как убитая, но проснулась часа в два, прожила всю эту сцену заново, захлебываясь в слезах, да так и провела большую часть ночи, то засыпая, то просыпаясь.
Постоянно терзала телефон, надеясь, что у меня будет сообщение, пропущенный звонок, все что угодно, что покажет, что я была для Филиппа чем-то большим,
