Моя девочка - Яна Соболь
Вышло немного театрально, но Кира купилась.
— Ай! Что? Кто?! — она испуганно оборачивается и прислушивается. — Ты же обещал, что никого-о-о!
А я проникаю в ее теплые, еще мокрые складки сразу двумя пальцами, приподнимая другой рукой колено Киры, чтобы войти сразу поглубже. Кира всхлипывает. Как я и планировал, настороженность обостряет и слух, и чувствительность.
Внутри внезапно становится тесно. Я кручу кистью, поглаживая влажные стенки, и завожусь сам. Рука мгновенно намокает. Кира сгибается, вцепляясь в черный шелк простыней.
— Еще! — подается ко мне.
— Разумеется, еще. Ты слишком сладкая, моя девочка!.. И я тоже хочу!
Целую, овладевая языком и проникая в тесноту влагалища одновременно, чувствуя дрожь Киры и отвечая собственной дрожью нетерпения.
— Хочу что-нибудь приготовить, — нейтрально произношу я, старательно скрывая сбившееся дыхание.
— Что-о-о?
— Я неплохо готовлю стейки. Пожалуй, это единственное, что я хорошо умею делать.
Я вздергиваю недоумевающую Киру себе на плечо, не вытаскивая своих пальцев из ее тела. Иду к грилю.
— Эй! — не сдерживается она от моего шлепка.
— Тебе будет полезно немного отвлечься. И помолчи уже.
Иду, шевеля пальцами в своей девочке. Я знаю, каждый шаг отдается внутри ее тела. Поворачиваю голову, мимоходом целуя в бедро. Вытаскиваю все пальцы, оглаживаю, проводя влажную дорожку от текущей дырочки до тонкой изящной щиколотки, будучи готов ощутить ее недовольство, но Кира молчит.
Затем вхожу обратно, выискиваю нежный бугорок на внутренней стенке, обвожу его, поглаживаю, затем нажимаю — и Кира заходится в немом крике.
— Послушная девочка, — довольно мурлычу я.
А потом все-таки вскрикивает, не в силах сдержаться.
— Ты ослушалась меня. Придется наказать мою дрянную девчонку.
Опускаюсь на колено, целуя ее живот яростно и нетерпеливо. Кино было хорошим, закончилось давно, а мое возбуждение так и осталось при мне.
Член, налитый кровью, недвусмысленно дергается, голова кружится.
— И где же мой стейк? — спрашивает Кира, открывая глаза, а затем облизывается.
— Ты кричала. Сначала наказание, — легонько шлепаю ее по заднице.
Не отвлекаясь от ее губ, глажу теплую, податливую спину, гладкий, чуть впалый, как и щеки, живот, высокую грудь с острыми вишневыми сосками, прелестные крепкие ягодицы. Опускаю руку между ее ног, погружаю палец в нее, встречая упругую силу жаркого обхвата, выбивая новые мольбы и стоны. И вновь поднимаюсь к груди.
Я когда-нибудь перестану ее хотеть? Гриль и правда недалеко. Я доношу мою добычу до мраморной стойки и раскладываю на ней Киру. Здесь есть наручники, спрятанные в стене, и я быстро приковываю мою девочку.
— Не боишься?
Колени подгибаются, а пальцы подрагивают на гладком камне.
О, это пьянящее ощущение вседозволенности!
Я вижу свое отражение и понимаю, что сейчас могу напугать кого угодно.
— С тобой? Никогда.
— Тебе меня надо бояться.
— Я не боюсь, Фил. Ты сам сказал, что не причинишь мне вреда. Я верю тебе…
Легкий шелест припасенного хлыста рассекает воздух и ложится красной полосой на обнаженную гибкую спину Киры. Она вздрагивает, когда я одним движением вхожу в нее. И хлещу еще, сильнее. И еще сильнее. Она кричит и дергается, и я замираю, пережидая первую волну ее оргазма.
Я знаю, ей нравится так же, как и мне. Я чувствую ее как себя. Ее крики, ее стоны. Снова и снова…
Отдавалась она теперь без прежней лихости, отчаянно, как-то даже бесшабашно — и с такой трепетной нежностью, словно завтра планировала умереть.
Потом мы много чего делали из того, что приятно, но немного стыдно вспоминать.
Очень поздно все-таки пожарили мясо. А потом она все испортила.
ГЛАВА 21.
Кира
Фил еще и готовит! Это в придачу ко всем остальным его достоинствам.
Он выполняет все капризы дочери, но не балует ее. Он жесток там, где нужно, но может и поддержать, посочувствовать. Он хорош собой до невозможности. А главное, он то, что нужно мне, чтобы держать в узде моих демонов так же, я держу его.
Он просто офигенно готовит мясо! Мягкое и сочное внутри, покрытое вкусной корочкой снаружи, истекающее соком, оно лежит среди запеченных тут же помидоров и баклажанов.
— В жизни ничего вкуснее не пробовала!
— Верю.
— Обожаю мясо.
Он хмыкнул.
Сидя у камина, обгрызла последнюю сочную косточку, а Фил отошел пошевелить угли в камине.
Меня разморило от этих двух дней, от его блаженной близости, от новых безумных ощущений, от его правил и запретов, и от сладости их нарушений. Мне хотелось большего, но не в смысле секса.
Да, видимо, я немного отупела или обнаглела, раз протянула:
— Фи-и-ил? — так, что увидела по его спине, он ждет от меня только неприятностей.
— Да? — не оборачиваясь, ледяным тоном спросил он.
— Ты уже решил, когда мы расскажем Лизе? О нас.
Все его тело напрягается. О, ну конечно. Все было так идеально, а я все испортила.
— Это не твое дело.
Его голос такой ровный и холодный, что мой язык не может остановиться.
— Да, но если мы собираемся продолжать наши отношения, ей нужно знать об этом. Я не могу больше ей лгать, теперь не… Ай!
Я не могу продолжать, Филипп бросается ко мне, хватает меня за волосы, откидывает голову, будто желая что-то увидеть в моих глазах. И, если честно, сейчас это совсем не клево.
— Не вздумай. Ей. Ничего говорить!
Он быстро отпускает меня, дёргает за руку, заставляет встать. Я ненавижу себя за то, что открываю рот, но и удержаться не могу.
— Тогда скажи ей сам. Я забочусь о ней и не хочу, чтобы она узнала от кого-то другого…
— Заботится она. Я сам позабочусь о своей дочери! — рычит он, торопливо одеваясь. — Я знаю, что она этого не примет. Сейчас не примет. Ты хочешь меня? Так бери что дают. Черт, где мои боксеры?
— Вот они! — швыряюсь я в него, он сверкает глазами в ответ.
Ушел в прошлое тот Фил, что был так близок мне, так нежен эти последние два дня. Передо мной — безжалостный бизнесмен.
Я тоже стою, ищу свою одежду, пытаясь прикрыться хоть немного и замаскировать боль от его слов.
— Ты хочешь быть со мной? Хочешь, Кира?! Тогда не требуй большего.
— Я, да… Я хочу быть с тобой. Но не хочу продолжать оставаться лишь «твоим маленьким грязным секретом». Я вот… я хочу быть с тобой, Фил. Я хочу отношений. Не только секса.
Огонь в его глазах становится тревожным, и я чувствую себя уязвимой. Его челюсти крепко стиснуты. Клянусь, я слышу, как
