Тереза Ромейн - Исполнение желаний
Очнувшись, Луиза открыла глаза. Хавьер смотрел на нее снизу вверх. На его глаза падала тень от полей шляпы.
– Дайте мне знать, – сказал он, – если вам захочется отдохнуть. Лично я могу стоять так целую вечность.
– Тише вы, – ответила Луиза, радуясь тому, что в сумерках не видно, как она покраснела. Несколько взмахов ножа, и гигантский шар упал на пожухлую траву.
Хавьер тут же опустил ее на землю и отступил на шаг. Луиза присела на корточки, разглядывая добычу.
– Отличный улов, – резюмировала она. – Если мы выиграем, у нас губы распухнут от поцелуев.
Хавьер закашлялся.
– Попробуем найти еще. – Она распрямилась, держа в руке спутанный клубок зеленых побегов. – Думаю, бо́льшую часть времени мы уже потратили, а одного куста для победы может и не хватить.
– Дворецкий ударит в гонг, когда наше время истечет, – сказал Хавьер. – Но я тоже думаю, что у нас осталось всего несколько минут.
Что-то холодное и мокрое хлестнуло Луизу по щеке. Раз, другой. Она прикрыла лицо рукой.
– Дождь со снегом?
Граф выставил руку ладонью вверх.
– Похоже на то.
Луиза последовала его примеру, и две крохотные белые градинки тут же упали на ладонь.
– Пожалуй, нам придется вернуться домой, не дожидаясь гонга. Мне не хочется попасть под град.
Хавьер забрал у нее омелу и придирчиво осмотрел куст.
– Думаю, у нас есть шанс на победу. Куст весь в ягодах, да и сам он величиной с добрую собаку.
– Скорее со щенка, но это мелочи. – Ледяной дождь усилился, и Луиза надела капюшон. – Да уж, погода не оставляет нам выбора. Вам вернуть нож?
Хавьер забрал у нее нож и, прежде чем опустить его в карман, упрятал в кожаный чехол. Луиза в растерянности закружилась.
– В какой стороне дом? Я совсем запуталась.
– Нам сюда.
Он взял ее под руку и повел к тропинке, которую можно было разглядеть уже с трудом – ледяные гранулы укрывали землю.
– Хотя погода и гонит нас домой раньше времени, вы ведь не станете отрицать, что вид весьма живописный.
– Куда живописнее, чем вид пожухлой травы, – согласилась Луиза.
– Это я заказал град, – сказал Хавьер. – Не мог допустить, чтобы мои гости встретили Рождество без намека на снег. Чего бы тогда стоило мое гостеприимство?
– Действительно, разве хороший хозяин допустит, чтобы его гости добирались утром до церкви, не утопая в грязи? И как может хороший хозяин оставить своих арендаторов и слуг без работы на Рождество? Пусть помашут с утра лопатами, расчищая дороги!
Хавьер искоса посмотрел на нее.
– Какого деспота вы только что изобразили. Кроме того, не думаю, что бо#льшая часть моих гостей изъявит желание покинуть свои теплые постели ради утренней службы в церкви.
Луиза оступилась, и граф галантно поддержал ее под локоть.
– С вами все в порядке?
Луиза высвободила руку.
– Да. Я просто не могла предположить, что вы не планировали посещение рождественского богослужения. Моя семья всегда ходит в церковь на Рождество.
– Но вы ведь сами решили провести Рождество не с ними, не так ли?
– Да, решила. – Луиза какое-то время шла молча, обдумывая ответ. – Я думала, что мне следует оставить их на какое-то время одних, не мешать им. Но это не значит, что я готова оставить в прошлом все, что считаю родным и знакомым.
– Гуся на ужин? Омелу и остролист в доме? У нас все это будет.
Под ногами хрустела ледяная крупа, превращающаяся на глазах в жижу. Ледяной дождь хлестал вовсю. В надвинутом на глаза капюшоне Луиза могла смотреть только вперед.
– Я думаю, – решившись, сказала она, – что мне хотелось бы пойти в церковь. Моя тетя, скорее всего, тоже пойдет. В какое время у вас начинается служба?
– Я не знаю, – раздался сбоку голос Хавьера. – Дворецкий вам скажет.
Луиза кивнула. Впереди уже замаячил огнями Клифтон-Холл, еще несколько мгновений, и до них донесся удар гонга – басовитый и звонкий.
– Ну, вот и конец, – пробормотала Луиза.
Даже если они с Алексом не победят, она уже одержала первую победу – сумела сохранить самообладание и не упала в грязь лицом перед гостями. И этот хитроумно добытый ею час наедине с графом она провела с большим удовольствием.
Мисс Оливер все никак не могла забыть тех острых, ни с чем не сравнимых ощущениях, которые испытала, когда Хавьер держал ее на весу. Она все еще чувствовала жар его ладоней и странное подрагивание внизу живота. Хавьер и сейчас был рядом, достаточно близко, чтобы случилось то, что Луиза так живо себе представляла в виде быстро сменяющих друг друга картинок: они останавливаются, поворачиваются друг к другу лицом, его ладони ложатся на талию… Так естественно и просто, словно переворачиваешь страницы книги. И как же будет разворачиваться сюжет?
Она бы привлекла его к себе, если бы он позволил. Она бы сказала ему, что значило для нее покинуть семью на Рождество, участвовать в игре, делать ставки. Она пыталась забыть о страхе и отыскать свой путь.
И как это было бесконечно трудно. И страшно.
Луизе хотелось рассказать Хавьеру все это, если бы он смог ее выслушать. Если бы у нее хватило духу рассказать. Луиза не знала, куда выведет ее эта тропинка, но она знала, что не Клифтон-Холл станет конечным пунктом назначения.
«Каким же путем ты хочешь идти?»
Она остановилась. И, словно они были в одной связке, остановился и Хавьер. Они, словно по команде, повернулись друг к другу лицом.
Алекс взял ее под локоть и привлек к себе.
– Луиза?
– Да, – сказала она, не зная, то ли откликается на свое имя, то ли дает ему разрешение.
Луиза была племянницей леди Ирвинг, разве нет? И она не станет заручаться чьим-либо согласием для того, чтобы разрешить Хавьеру взять то, что он хочет. Взять то, чего хочет она.
В памяти всплыла цитата из трагедии Джозефа Аддисона «Като»: «Женщина, которая размышляет, – пропала». Мисс Оливер не хотела вспоминать эти строки, но привычка подвергать анализу все и вся въелась в ее плоть и кровь, и потому она в мыслях полемизировала с мэтром. Скорее, Луиза сочла бы себя пропащей в том случае, если бы жила не умом, а инстинктами. Если бы этот шаг не был обдуманным, а был бы совершен только по наитию, стал бы он от этого менее значимым?
И потому она взяла Хавьера за руку. Их пальцы переплелись. Луиза видела, как расширились зрачки графа, как разжалась рука, держащая куст омелы, и как тот упал на землю. Освободившаяся рука потянулась к ней. Лицо графа напоминало сейчас лицо Давида, изваянного Микеланджело, – исполненное решимости и тревожного ожидания.
В стремительно надвигающихся сумерках его черты казались резче и жестче. У мужчины с таким лицом невозможно взять то, чего он сам не пожелает отдать.
